Любви все роботы покорны

– Ты мне не веришь?

– Как истинный католик может поверить в такое?

Сжав кулак, я с силой ударил по краю скамейки и едва не вскрикнул. «Я не сплю и чувствую боль», – подумал, тряся ушибленной рукой. Оставался еще один, самый надежный способ – сунуть руку в огонь. Но я решил оставить подобное испытание на самый крайний случай.

Летиция сидела с поникшими плечами.

– Ты говорила, эта ваша моледа питается кровью. А как она переселяется в другого человека?

– Через кровь. Нужно сделать разрез или в крайнем случае можно укусить.

У меня в голове, словно вспышка молнии, мелькнуло воспоминание: мой порезанный палец, Летиция наклоняется над ним и целует – страстно и хищно… Перед глазами с бешеной скоростью завращались черные круги, и я бы упал, если бы не сидел на скамейке. Откинувшись спиной к стене, я медленно сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

– Стой, Летиция. В тот день, когда я порезал палец, а потом заболел… что тогда произошло?

– Не пугайся, это не то, о чем ты подумал. Просто приближалось полнолуние, а в это время моледа очень активна; можно сказать – ядовита. Когда я увидела твою кровь и почувствовала запах, я сильно возбудилась. Мне не следовало тогда тебя целовать, ты мог умереть от заражения крови. Прости, я не сдержалась… – Она виновато улыбнулась. – Я понимаю, тебе трудно поверить в мои объяснения. Но ты же сам видел ожившего Игнасио.

– Наверное, я тоже сошел с ума.

Внезапно от курятника раздался резкий петушиный крик. Мы одновременно вздрогнули, словно имели одну плоть. Я перекрестился, а Летиция с тревогой произнесла:

– Слышишь, Каэтано? Светает. Скоро труп Диего найдут, и тебя обвинят в убийстве отца.

– На все воля Божья. Я совершил смертный грех и должен понести кару.

– Каэтано…

– Молчи! Я сейчас пойду к управителю и во всем сознаюсь.

– Во всем? – По ее лицу пробежала гримаса, а на дне глаз мелькнули алые огоньки. – Ты ни в чем не виноват, глупыш. Это я ввергла тебя в пучину греха, едва не погубив твою душу… Но я и спасу ее. А у меня души все равно нет.

– Не говори так. – Я взял ее тонкую ладошку и поцеловал. – Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел. Пусть я безумен, но я тебя люблю.

Некоторое время мы молчали.

– Хорошо, – заговорила Летиция. – Если ты меня любишь, ты должен сделать то, что я скажу. Поклянись.

– Но…

– Никаких «но»! Клянись памятью своей матери.

В ее голосе прозвучало такое отчаянье, что я уступил:

– Клянусь.

– Тогда слушай. Сейчас ты немедленно уедешь.

– Куда?

– Куда глаза глядят. И чем дальше от Аревало – тем лучше.

– Но… А ты?

– За меня не переживай, спасай себя. В комнате Диего в ящике лежит кошель с монетами – возьми, тебе хватит надолго. Да, вот еще. Всегда обходи стороной Астурию – там обитает много клозов… А теперь – пора. Ты должен выбраться из селения, пока люди просыпаются.

Она попыталась встать, но я обнял ее за колени и упал лицом между бедер, жадно впитывая пряный запах ее тела. Я ничего не мог с собой поделать – эта женщина владела мной безраздельно.

– Мой мальчик Каэтано. – Летиция подняла мою голову, обхватив ее ладонями. – Подожди. Я знаю, чем тебе помочь.

Она легла на скамейку и, задрав платье выше пояса, широко раздвинула обнаженные ноги.

– Возьми меня, как тебе захочется; так, чтобы помнить обо мне всегда.

…Когда мы вышли во двор, я заметил у ограды тело нашей овчарки с перерезанным горлом – видимо, это сделал коварный Игнасио. А еще на снегу, припорошившем землю ночью, я разглядел отчетливые следы человека, уходящие к сеновалу. Летиция перехватила мой растерянный взгляд и мрачно усмехнулась. Мы вместе дошли до конюшни, где я быстро запряг коня.

У калитки Летиция нежно, как сестра, поцеловала меня в лоб.

– Летиция. Я… я всегда буду любить тебя и молиться за твое спасение.

Она пристально посмотрела на меня.

– Правда?

– Истинный крест!

– Тогда пообещай, что будешь беречь себя. Ведь если с тобой что-то случится, кто отмолит мои грехи? Обещаешь?

– Клянусь!

Она кивнула, затем провела ладонью по лошадиной гриве.

– Все. Тебе пора.

Я сел на лошадь и, прежде чем тронуть удила, взглянул в прекрасное лицо, обрамленное темно-рыжими кудрями. Больше я его не видел. Но память навсегда сохранила зеленые, словно изумруды, глаза и полуоткрытые в немом призыве алые, как ягоды дикой малины, губы.

Я скакал почти без передыху, ночуя у добрых людей в небольших селениях, и через неделю достиг ворот Толедо. Там я снял комнату на постоялом дворе – мне надо было хотя бы немного прийти в себя. Несколько дней я бродил по городу, удивляясь его многолюдности. Однажды я зашел перекусить в таверну и подсел за стол к двум подвыпившим крестьянам, приехавшим на ярмарку. То, что они обсуждали в пьяном разговоре, заставило бешено заколотиться мое сердце.

Один крестьянин пересказывал другому слухи о загадочных делах, сотворившихся в местечке Аревало: о том, как к местному священнику явилась некая девица по прозванию Летиция и призналась, что ночью убила хозяина трактира, у которого находилась в услужении. По словам девицы, тот, напившись, пытался ее изнасиловать, вот на нее и накатило затмение.