Любви все возрасты покорны (СИ)

— Санька, она делает то же самое, что и все женщины. Просто она любит меня и хочет не какого-то там мужика, а именно меня. Я это знаю. Ты же видишь наши отношения. Анютка и поиронизировать надо мной может, и поворчать на меня, и поспорить. Она не заискивает передо мной, не пытается во всем угодить. И, вообще, ведет себя независимо. Но она любит меня! Я это чувствую каждой своей клеточкой, всеми своими фибрами. И я балдею от счастья, как пацан.

Я себя старым не ощущаю, но давай посчитаем объективно, сколько нам той жизни осталось. Поэтому, я хочу наслаждаться каждым днем, каждой минутой, проведенной с этой женщиной.

— Любит, я понимаю. Но, Стас, что тебя бабы никогда не любили? И ведь ты не от кого так не одуревал. Иринка не в счет.

— Ага, любили! За толстый кошелек и еще кое-что, — усмехнулся Стас.

— Да ладно тебе, не прибедняйся. Влюблялись в тебя женщины и совершенно искренне, — возразил ему Шура.

— Ну, может быть, конечно. Значит, я в них не влюблялся, вот и весь секрет. Да что ты ко мне пристал? Сам-то не такой? Ты со своей Люсьеной тридцать пять лет прожил. И хотя на тебя бабы гроздьями вешались, ты же свою Люсю не бросил! За всю жизнь пару раз жене изменил, а потом терзался раскаянием, — насмешливо произнес Стас.

— Ну, уж не пару раз, — усмехнулся Шурик, хитро прищуриваясь.

— А сколько? — иронично поинтересовался Оболенский. — На пальцах одной руки посчитать можно. Где бы ни были с тобой, тебе все домой надо, к Люсеньке под бочек! Даже ни одного романа на стороне не завел. Так, ночь, по случаю, покувыркаешься с бабой, а потом бегаешь от нее. Значит твоя Люся тоже какой-то секрет знает.

— Жена — святое дело, — положив руку на сердце, произнес Шура. — Родной человек, мать моих детей. И потом, это же Люся моя, единственная такая. Куда я без нее? — спросил он.

— Это понятно. Никто тебе и не говорит, что надо было ее бросить. Я бы тебе сам башку оторвал! Но, гулять-то ты мог. Дай бог каждому. Тем более, что по молодости мы с тобой из командировок не вылазили.

— Знаешь, секс без всяких чувств, это так, разовое удовольствие. Чтобы кровь в жилах не застоялась, — поморщился Шурик.

— Во! Не нравится секс без любви? — насмешливо заметил Стас. — А я 32 года, считай, так жил. Этого добра выше головы нахлебался. И, если бог послал мне любимую и желанную женщину, плевал я на какие-то там совещания. Всех денег не заработаешь. Тех, что у меня есть, на мой век хватит. Внуков я обеспечил, сын, покруче меня будет. Могу я пожить, наконец, для себя? — вопросительно посмотрел он на друга.

— Ой, как интересно ты заговорил! — удивленно произнес тот. — Ты хоть сам замечаешь, как сильно изменился со времени своей женитьбы?

— Шурка, говори прямо, что тебя не устраивает?

— Если честно, то меня, как раз очень даже устраивают изменения, произошедшие с тобой. Потому что, в последнее время, до встречи с Анютой, ты даже меня иногда на работе в бешенство своим поведением приводил. Представляю, каково было всем остальным. Сидит этакая непробиваемая глыба, без тени улыбки, с жутким басом и немигающим взглядом удава, — ответил Шура.

— Тебе что, жаловались на меня? — спросил Стас.

— Ха-ха-ха. Кто мне на тебя пожалуется? Мне! Все знают, что мы, считай, что братья и всю жизнь вместе.

— Да я сам знаю, что меня не любят, — со вздохом сказал Оболенский.

— При чем здесь любят, не любят, — возразил Шура. — Ты не красна девица, чтобы тебя любить. Тебя все уважают, как руководителя, дорожат своим рабочим местом, но тебя же боятся!

— Боятся, зато работают хорошо, — улыбнулся Стас. — Кстати, ты же говорил, что я изменился в лучшую сторону.

— Изменился, и все это заметили. Но, как видишь, работать хуже не стали. Теперь я боюсь! — неожиданно произнес он с грустной ухмылкой.

— Меня, что ли? — удивленно воскликнул Стас. — Господи! Для меня сегодня второй раз Америку открывают самые близкие люди.

— А кто еще?

— Да Анюта, утром. Потом расскажу. Так, чего же вы-то боитесь, Александр Иванович? — саркастически поинтересовался Оболенский.

— Я вот иногда думаю, ну не приведи Господь, что-нибудь не заладится у вас с Анькой. Всякое в жизни бывает. И тогда…

— Да типун тебе на язык, балда! — Стас аж поперхнулся, — накаркаешь!

— Я не каркаю, а говорю, что все в жизни бывает.

— И что тогда?

— Был жестким руководителем, станешь жестоким. Так гайки закрутишь!

— Все заткнись, — зло произнес Стас. — Мне надоело тебя слушать. Моя личная жизнь никогда не отражалась на работе. Прямо тирана из меня какого-то сделал. Хорошо у меня в личной жизни или даже очень хорошо, потакать я все равно никогда никому не стану. А будет очень плохо, на производстве это не отразится. Все! Я сказал! — закончил Оболенский.

— Ну, извини. Меня, что-то в самом деле, занесло, — Шурик улыбнулся своей очаровательной улыбкой. — Стаська, ну не кипятись!

— Да отвянь ты, предсказатель, — огрызнулся тот. — Сидит тут лепит: "Вдруг, не заладится". Нострадамус хренов!

— Стась, а Стась, — продолжал улыбаться Шура, — пойдем, покурим.

— С чего это, вдруг? — удивленно подняв брови, спросил Оболенский.