Маршал Жуков находился за одним столом с Верховным Главнокомандующим, но в его персональную честь не было сказано ни слова. Всем присутствовавшим это показалось странным. Старшие военачальники стали знаками подавать ему сигнал на перекур. Жуков попросил Сталина сделать перерыв. Вождь дал разрешение. Сам он курил трубку за столом, а все вышли в курительную комнату. Здесь же командующие войсками фронтов попросили маршала Жукова начать короткое выступление, чтобы они могли продолжить здравицу в честь первого маршала Победы.
Жуков свое выступление-тост начал примерно так: “Если бы меня спросили: когда за всю войну мне было тяжелее всего, то я бы ответил, что осенью и зимой при обороне Москвы, когда практически решалась судьба Советского Союза”. Выслушав молча эту тираду Жукова, Сталин внезапно оборвал его словами: “Вот вы, товарищ Жуков, вспомнили оборону Москвы. Правильно, что это было очень трудное время. Это была первая победоносная битва нашей армии при защите столицы. А вы знаете, что многие ее защитники, даже генералы, получившие ранения и отличившиеся в боях, оказались не отмеченными наградами и могут не получить их, так как стали инвалидами!”
На этот упрек Жуков ответил так:
“Товарищ Сталин, я, как и Вы, тоже не отмечен наградами за эту битву, хотя почти все работники Генерального штаба награждены орденами Ленина (Шапошников, Антонов, Штеменко и др.). Вполне допускаю, что мною допущен в этом деле просчет, и мы поправим это”.
Тут Сталин ударил кулаком по столу так сильно, что хрустальная ножка высокого фужера обломилась, и красное вино пролилось на скатерть. Вождь, перебивая Жукова, сказал: “А вместе с тем вы не забыли наградить своих бл…ей”. Наступила гробовая тишина, в ходе которой Сталин поднялся, удалился из-за стола и больше не вернулся».
По утверждению И. Мастыкиной, в Центральном архиве ФСБ «хранится заявление адъютанта Жукова, Семочкина, в котором он обвиняет своего начальника в разврате с женщинами в служебном кабинете, после чего тот будто бы награждал их орденами и медалями». Безусловно, этот факт, в некотором роде, голословный, потому что Семочкина могли принудить к такому показанию. Тогда это делать умели виртуозно.
Хотя, впрочем, все могло быть. Жизнь есть жизнь и никуда от этого ни денешься.
Водитель маршала А. Бучин называет Г. К. Жукова настоящим мужиком, который еще хорошо и с удовольствием танцевал. Особенно на бале после совместного парада в Берлине. Не мудрено, что Георгию Константиновичу было просто необходимо как-то снимать свои стрессовые ситуации, ведь он постоянно работал на износ, мотался по передовой, лично производил рекогносцировку. Бучин называет его феноменально выносливым человеком, который праздников и выходных не знал и от других того же требовал, причем постоянно, всю войну.
Повышенный интерес маршала к женскому полу подтверждается многими свидетелями и очевидцами. Например, вторая жена маршала, Конева Антонина Васильевна, вспоминает, как ее будущий муж, Иван Степанович, на Калининском фронте в штаб обычно добирался только к ночи и, вместо того чтобы спать, все объяснялся в любви. И вот как-то в штаб фронта приехал Жуков и прислал за ней свою машину и адъютанта. Очень хотел встретиться и поговорить. Антонина Васильевна вспоминает: «Вначале он сам пробовал за мной ухаживать, а потом сказал: “Я знаю, у Ивана Степановича с семьей очень плохие отношения”. Посоветовал мне почаще заглядывать в энциклопедию – видимо, считал, что я должна развиваться. После этого разговора я больше поверила Ивану Степановичу. Когда Конев узнал об этой встрече с Жуковым, то устроил мне грандиозный скандал: “Как? Ты встречалась с Жуковым? Что он от тебя хотел? Зачем поехала к нему?” Он очень хорошо знал Жукова, был наслышан о его романах. Иван Степанович переживал, что Жуков мне больше понравится».
«Я ему тут портянки стирала, а у него на фронте… другая была!»
Она появилась в его жизни внезапно… Лидия Владимировна Захарова…
Александр Николаевич Бучин вспоминает: «В нашей маленькой группе обслуживания генерала армии были мастера на все руки: адъютанты, повар, ординарец, охрана, водители. В самые мрачные дни битвы за Москву, как солнечный лучик, появилась девушка лет двадцати, фельдшер. У Г. К. Жукова она, Лида Захарова, дослужилась за войну до звания лейтенанта медицинской службы. Более доброе, незлобивое существо трудно себе представить. Мы привязались к ней все, но она, конечно, никогда не забывала, что прислана следить за здоровьем Георгия Константиновича. Застенчивая и стыдливая, Лидочка терпеть не могла грубостей и положительно терялась, когда занятый по горло Георгий Константинович отмахивался от ее заботы. Иной раз уходила от него со слезами на глазах.