Люди

— «Дорогой Карл», — прочитала она и замолчала, осматривая гранитную панель перед собой. — Это, должно быть, он, — сказала она, протягивая руку и касаясь одной из надписей. — Карл Боуэн. — Она продолжала смотреть на вырезанное в граните имя. — Это тебе, Карл, — произнесла она — по-видимому, от себя лично, поскольку не смотрела на бумагу. Потом она опустила глаза и начала читать вслух с самого начала:

Дорогой Карл,

Я знаю, что должна была прийти раньше. Я хотела. Честно. Но я не знала, как ты воспримешь эту новость. Я знаю, что была твоей первой любовью, и у меня не было больше такого замечательного лета, как лето 66-го. Я думала о тебе каждый день с тех пор, как ты погиб, я плакала и плакала. И я снова плачу сейчас, когда пишу эти слова.

Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я перестала скорбеть по тебе, потому что это не так. Но у меня была своя жизнь. Я вышла за Бакки Сэмюэлса из Истсайда. Помнишь его? У нас двое детей, оба сейчас старше, чем ты был, когда погиб.

Ты бы сейчас меня ни за что не узнал. У меня в волосах пробивается седина, и приходится её прятать, и все мои веснушки попали много лет назад, но я всё равно думаю о тебе. Я очень люблю Бакки, но тебя я тоже люблю… и я знаю, что когда-нибудь мы снова увидимся.

С вечной любовью,

Джейн

— «Снова увидимся»? — повторил Понтер. — Но он мёртв.

Мэри кивнула.

— Она имеет в виду, что они увидятся после того, как она сама тоже умрёт.

Понтер задумался. Мэри шла в нескольких шагах от него. Ещё одно письмо было прислонено к стене, в этот раз залитое в прозрачный пластик. Мэри подобрала его.

— «Дорогой Фрэнки», — начала она читать. Пошарила взглядом по стене. — Вот он — Франклин Т. Малленс, третий. — Она продолжила читать:

Дорогой Фрэнки,

Говорят, что родители не должны переживать своих детей, но кто же ожидает, что смерть заберёт ребёнка в девятнадцать? Я скучаю по тебе каждый день, и папа тоже. Ты знаешь, какой он: у меня на глазах старается выглядеть сильным, но я до сих пор слышу, как он плачет, когда думает, что я сплю.

Обязанность матери — заботиться о сыне, и я старалась, как могла. Но теперь о тебе заботится сам Господь, и я знаю, что в его любящих руках тебе ничего не грозит.

Сыночек, дорогой, когда-нибудь мы снова будем вместе.

Люблю тебя,

Мама

Понтер не знал, что сказать. Чувства были без сомнения искренними, однако… однако такими иррациональными. Разве Мэри этого не видит? Разве люди, написавшие письма, этого не замечают?

Мэри снова читала ему письма, открытки, записки, свитки, которые лежали или стояли прислонёнными к стене. Фразы из них застревали у Понтера в голове.

«Мы знаем, что Господь позаботится о тебе…»

«Не могу дождаться того дня, когда мы снова будем вместе…»

«Так много забыто / Не сказано много / Клянусь — всё скажу / Когда встретимся с Богом.»

«Спи спокойно, любимый…»

«С нетерпением жду дня нашего воссоединения…»

«…в тот радостный день, когда Господь снова соединит нас на небесах…»

«Прощай! Да пребудет с тобой Господь, пока мы не встретимся вновь…»

«Ну, будь, братишка. Забегу, когда буду в столице в следующий раз…»

«Покойся с миром, дружище, покойся с миром…»