Люди августа

Анна поняла меня, а никому больше я не рассказывал о находке. Уже случился дефолт, про который в экспедиции слышали только по радио, и мы шутили с ней, что я закопал в землю миллион долларов – именно миллион сулил за мамонта одержимый японец.

В ту осень и зиму в наших отношениях словно появилось дыхание. Прежде они были обрученностью, чем-то вроде вечной помолвки: мы жили вместе, накапливали воспоминания, знания друг о друге – но это нас не сближало, мы были ближе в разлуке, чем дома.

А теперь, – может быть, потому, что прошло два года и призрак ее отца отдалился, я больше не вспоминал о своих сомнениях, само время подтвердило, что его нет на свете, – появилась близость, появилось родство; Анна нашла работу, обжилась в Москве, казалось, ее уже не преследует прошлое; и я думал, что однажды мы сменим жизнь, уедем куда-нибудь далеко и от Грозного, и от вечной мерзлоты.

Я чувствовал, что никогда не отпущу ее; если что-то случится, она потребует разрыва – буду удерживать любой ценой, возникать на пороге, как окруженец дед Михаил: незаметно она как бы пересочинила меня, приписала мне внутреннее достоинство большее, чем я имел в действительности. Я был лучше в ее глазах, чем на самом деле, – и уже не мог отказаться от себя такого, каким она видела меня; смелым, во всем настоящим, идущим до конца.

Часть пятая

Глава XV

В конце февраля мы стояли с Анной на мосту у Парка культуры. Солнце скатывалось за Воробьевы горы, а внутри заснеженного, блестящего золотом льда на реке – казалось бы, крепкого – уже чувствовались зарождающиеся напряжения.

Я много изучал лед, пока искал мамонта, и теперь рассказывал Анне, как солнце уже нащупало в ледяной массе ее неоднородности и части ледяного поля сдвинулись друг относительно друга – на миллиметр, на полмиллиметра; это и есть будущее, говорил я, оно уже зреет в этих трещинах, чтобы скоро расколоть лед. Мне казалось, что этот образ говорит о нас, о наших чувствах; я был счастлив.

Но самое наивысшее счастье – иногда лишь ложное прочтение откровения о будущем, когда человек ощущает прямую речь судьбы, но подменяет провиденциальность сентиментальностью; знак был дан, а я распорядился им самозабвенно и слепо, не увидел, что под золотым льдом откроются черные полыньи.

Через несколько дней неожиданно позвонил Муса, попросил срочно приехать – нужно поговорить, есть дело, сказал он. Я отказался бы, но Муса бесплатно помогал мне в делах Анны, и я чувствовал себя немного обязанным ему.

Мы встретились у «Октябрьской». Муса повел меня в ближние переулки, объясняя по дороге, что к нему обратились ребята из одной государственной конторы, им нужна команда для работы в Средней Азии… Ничего он толком не сказал, но был весел, поддел носком ботинка упавшую сосульку, будто мы шли отмечать какой-то праздник, и я подхватил смешливый его тон, пнул сосульку; навстречу попалась компания школьников, семиклассников-восьмиклассников, они толкались, лупили друг друга пакетами со сменкой, и мне показалось, что мы с Мусой – такие же прогульщики, сбежавшие со скучного урока, чтобы шататься по весенним улицам.

Мы вошли в неприметный подъезд без вывески, – не понять, жилой это дом или вход в какую-то контору; поднялись по пыльной лестнице на четвертый этаж – лифт не работал – мимо старых, обитых дерматином дверей, мимо консервных банок на подоконниках, полных окурков. Я уже догадывался, что это: бывшее районное управление КГБ, конспиративное их помещение; отец однажды рассказывал, как его вызывали на беседу, предлагали стучать на товарищей по работе, – и описывал такой же подъезд, неухоженную лестницу, банки с окурками… Отец говорил, что наверху была дверь с кодовым замком и его провожатый звонил, чтобы открыли. Да – на четвертом этаже оказалась металлическая дверь, замок с циферками; Муса позвонил.

Таким убогим, таким беззубым – словно шамкающий рот старика – все это мне показалось, что я воспринимал происходящее как экскурсию в прошлое, мне даже было интересно, что же понадобилось наследникам КГБ от меня и Мусы, какую работу нам предложат. Чтобы показать Мусе свою догадливость, я напел вполголоса:

Коммунисты мальчишку поймали,
Потащили его в КГБ,
Ты признайся, кто дал тебе книжку
«Наставленье в подпольной борьбе».

Муса сделал страшные глаза, щелкнул замок, дверь открылась. Низкий человечек в штатском, похожий на дворника, жителя подсобки, повел нас по длинному коридору. Плохой, вылезающий из пазов, затертый паркет, побеленный потолок, в приоткрытые двери кабинетов видна дешевая мебель, хромые шкафы, окна, заклеенные на зиму бумагой, – все как в рассказе отца…