Люди без имени

Беляев в душе желал поражения Советского Союза, так как тогда можно будет вернуться на родину со спокойной душой. Не нужно будет раскаиваться в прошлом поступке: он больше всего боялся признания. Предаваясь своим мечтам, Павел забыл свою личную жизнь, развлечения, дом, где вечерами дожидалась его дочь с внуком.

А следователь все говорил и говорил. Беляев улавливал только отдельные фразы.

— Легко мечтать о хорошем, но трудно добиваться. Хорошее не дается легко. К нему приходят медленно и тяжело. Те или иные испытания в жизни неизбежны. Они стоят на пути человека. Обойти их нельзя, нужно осилить, свергнуть, стереть, и когда они останутся позади, где-то далеко, — уж только тогда вырисовывается предмет стремления. Он постепенно облекает в форму, становится определенным и познаваемым. Когда цель достигнута, хотя и в упорном труде, на прошлое можно оглянуться безбоязненно: оно не вернется вновь … И я вижу этот предмет наяву — возвращение в Петроград, откуда я был выгнан большевиками, — говорил следователь.

Беляев кашлянул и хотел что-то возразить, но следователь заговорил снова: — В один прекрасный день старое вернется вновь!

— «А если не вернется, — подумал Беляев, — тогда что будет?»

Боязнь, что старое, из-за методов следователя, может не вернуться, заставило Беляева побороть робость в душе перед начальником и задать вопрос: — Не кажется ли вам, господин следователь, что русский вел себя достойно своей нации и …

Удар кулака по столу. Затем гневный голос на всю комнату не дал Павлу докончить своей фразы: — Фанатик, как все большевики! Но они в Россию не вернутся! Двадцать лет мы жили надеждами … Осталось немного, мы вернемся в Россию не как изгнанники, а как победители!

— Но что тебя гонит в Россию, ты живешь на родине, — хотел спросить переводчик.

— Мой капитал лопнул, но …

— Ах, вот оно что! — невольно вырвалось у Беляева.

— Нет! Нет! Мы будем в России! — закричал следователь. Лицо его побагровело, на висках отчетливо выступили жилы. Негодующий взгляд устремился на Беляева. Он готов был растерзать и пленных, и переводчика, и всех тех, кто станет на его пути. Но, не имея возможности в данный момент выместить злобу на переводчике, он истерически закричал: — Возврата на родину для них нет! Мы победители — они наши рабы! Близок час полной победы наших доблестных союзников и нашей армии. Мы пригоним в Финляндию сотни тысяч русских и заставим их работать на нас в шахтах, рудниках, на заводах. Да! Да! — они будут рабами Великой Суоми!

Павел встал с кресла, прошелся по комнате и насмешливо сказал: — Вы говорили, что долго жили в России, знакомы с русской литературой, культурой, театры ее до сих пор остались у вас в памяти, не понятен для вас был только человек — русский человек.

— Серая скотина, как и… — следователь вовремя спохватился и замолк.

— Вы хотели сказать, как и я, господин следователь, — иронически, но вместе с тем со злобой произнес Беляев.

В дверь постучали. Переводчик оглянулся, а следователь крикнул: — Обождите! — Но не успел он открыть рта, чтобы возразить Беляеву, что он не имел в виду его, в комнату ворвался толстый господин, на коротеньких кривых ногах.

— Добрый день, господа! — снимая на ходу шляпу, приветствовал незнакомый и без всякого приглашения уселся в кресло. — Слышал я, у вас содержатся пленные — русские…

— Кто вы, и что вам угодно? — официальным тоном спросил следователь.

— Вам угодно знать, кто я? Пожалуйста! — и, достав из кармана пропуск, важно протянул следователю. Он был подписан Эльянсом Эркко, одним из крупнейших деятелей финансовой олигархии.

— Вас проводить? Или вызвать сюда? — любезно улыбаясь, спросил следователь.

— Нет! Нет! — замахал руками господин с короткими ногами. — Прошу без официальностей. Представителя власти не нужно. Я буду благодарен вам, если вы не откажете мне в любезности вызвать переводчика.

Павел встал, поклонился и по-солдатски, коротко сказал: — Я к вашим услугам!

— Кстати, оказывается, и переводчик здесь! Лучше быть не может!

Пока шла беседа у следователя, военнопленных вывели в помещение караула, где их ожидала празднично одетая публика, пришедшая полюбоваться пленными. Среди них была девушка, плюнувшая Маевскому в лицо. Публика, по-видимому, считала своим долгом за свое любопытство заплатить, так как поочередно предлагали сигареты, папиросы, печенье, хлеб. Никто из краснофлотцев не брал принесенных подарков. Григорьев испуганно смотрел на забинтованного Маевского. К нему подошла девушка и протянула руку с конфетами: в это время щелкнул фотоаппарат.

— Вот гад! — проговорил Леонид и кивнул головой Шарову. — Вчера снимали, как плюют нам в глаза, сегодня, как угощают! Допустить опубликования снимка нельзя! Михаил, ты понял меня?