— Моя идея такая! — начал с жаром возражать Солдатову.
— Утром, когда откроют ворота, наброситься на охрану и попытаться разоружить. Удастся — хорошо! Не удастся — черт с ним! Погибнем со славой!
— Погибнуть, дело не хитрое, но есть ли польза в том? — спросил Леонид.
— Чем худе живешь, тем сильнее хочется пережить этот кошмар и увидеть снова светлое будущее, — мечтательно произнес Иван Григорьев.
— Николай, — снова заговорил Леонид, — я тоже думал об этом. Думал до боли в голове и пришел к убеждению: разоружить охрану и завладеть оружием — несбыточная мечта, как и то, что завтра мы будем сыты! Поэтому я предлагаю другое: мы, сидящие здесь, берем на себя задачу по созданию боевой организации из пленных. Нас четверо. Пусть каждый из нас завербует, а это дело нетрудное, к следующей субботе по три человека — уже будет двенадцать. Тогда можно решить вопрос о доверии кому-либо из нас руководство всей организацией, выработать план дальнейшей борьбы.
— Чем займемся? Будем тупить пилы, затем расходуя последние силы, сами же будем ими работать! Так что ли? Или может быть, получая тумаки от солдат, будем пилить неклейменые деревья?
— Я беру на себя пять человек, — перебил Солдатова Громов.
— Вы имели в виду — поправил Маевский, — привлечь в нашу группу пять человек.
— Конечно! — ответил Громов.
Наступило молчание. Солдатов думал, каким образом возразить Громову. И только он открыл рот, чтобы заговорить, его опередил Маевский.
— Светает. Пора и лечь отдохнуть. Значит, мы решили к следующей субботе иметь прирост в нашей группе.
— Повторяю, — сказал Громов, — я беру на себя пять человек!
— Солдатов, — продолжал Леонид, — должен подчиниться большинству. — Он посмотрел на Громова и Ивана, давая понять Николаю, что именно они составляют большинство. — Если нет — дороги наши разошлись!
— Я тоже так думаю, — сказал в заключение Громов.
Но лечь отдохнуть друзьям не пришлось. В барак пришел переводчик Иванов.
— Русские! — крикнул он.
— Люди! — добавил Громов.
— В лагерь прибыл майор-швед, представитель Международного красного креста. Вам разрешено заявить жалобы. Предупреждаю: коллективные жалобы не принимаются; без подписи не рассматриваются, а за подачу заведомо ложных жалоб, подавший будет наказан!
— На работу пойдем?
— Значит завтра выходной? — спрашивали проснувшиеся военнопленные.
— Нет! — ответил Иванов. — Завтра рабочий день! Разрешено остаться только одному!
Иванов хлопнул дверью и скрылся за зоной. Леонид вышел на середину барака.
— Товарищи, нам запрещено подать коллективную жалобу. Тогда у меня есть предложение: заявить коллективный протест о невыносимых условиях в лагере.
— Раз представилась возможность, не будем упускать ее, — поддержал Громов.
— Разрешите, разрешите слова мне, — закричал военнопленный Житников. — Я предлагаю не протест, а прошение.
— У бога проси, — сказал Солдатов.
Рогов подошел к Житникову, дружески похлопал его по плечу и сказал: — Попросить ты можешь только у меня, скажем на папироску табаку, а у человека, который не хочет даже видеть нас, напрасно!
— Итак, поступило два предложения, — резюмировал Маевский,
— Кто за предложение Житникова? — Он пошел вдоль нар, намериваясь подсчитывать голоса, но военнопленные сидели без движения, и никто руки не поднял. — Хорошо, — сказал Маевский, — остается решить, кому доверим заявить протест?
— Разрешите, — спросил Громов и полез на верхние нары.
— Говори снизу, не обязательно с трибуны! — закричали военнопленные.
— Человека более подходящего, чем Николая Солдатова нет! Посмотрите на него. — Громов показал рукой. — Настоящий русский человек! Хотя и молод, но умен! Сила богатырская, за словом в карман не полезет. А эта борода! Борода на красивом лице — олицетворение русской нации…
— Замолчи и слазь немедленно с нар! — закричал Солдатов. — Иначе за ноги стащу. Дело серьезное, а он шутит!
— Нет, товарищи, я не шучу! Солдатов — подходящая кандидатура!
Хотя по своей привычке Громов и говорил шутливо, но Николая в бараке знали хорошо, поэтому возражений не последовало.
— Правильно! — закричал Рогов — Пусть Солдатов поговорит с ним, а если надо и вдарит немного, чтобы они «разули глаза» и хоть немного соблюдали международные конвенции.
Возвратившимся с работы Солдатов рассказал: — Прошелся по бараку и слушать не стал. Когда я начал говорить о плохом питании, он ответил: — «Я не возражаю, напилите один кубометр, пообедайте, а к вечеру еще один». Не будь вашим посланцем, я плюнул бы ему в глаза!
Но самое главное, о чем шла речь с представителем «красного креста», Солдатов скрыл от товарищей, предварительно посоветовавшись с Маевским. Они были готовы ко всему, но услышать официальное предложение и даже получить некоторую материальную поддержку за согласие после окончания войны остаться в Финляндии или уехать в Америку, не ожидали.