Люди без имени

На каждый тревожный слух реагирует болезненно и не скрывает, что при первом появлении русских убежит в Швецию. Делая услугу немцам, он всей душой ненавидит их. Стоит ему увидеть на дороге немца с поднятой рукой, вместо того, чтобы остановить машину, он с ревом сирены проноситься мимо него, стараясь, во что бы то ни стало задеть бортом кузова и сшибить в канаву. Порвари, как немцы, не стоит долгие часы в очереди под погрузкой. Чувствует себя хозяином положения, бросает русским куски хлеба и приказывает грузить, но уезжает всегда последним, нагулявшись и выспавшись в поселке. В победе русских не сомневался, и в беседе говорил одни и те же слова и для русских, и для финнов, и для немцев: «Сталин — великий полководец, он громил немцев и финнов во время русской революции, Гитлер — капрал, а Маннергейм — выживший из ума старик!»

Другого за эти слова давно бы угнали на каторгу, но деньги делают все: перед ним преклоняются.

Пока грузили машину, Порвари интересовался новыми военнопленными в бригаде: кто они, где работали, где находится жена, дети и родные?

— Товарищ! — обратился Тульский к шоферу — русский хорошо знает машину, — и показал на Солдатова. Порвари довольно улыбнулся и предложил Николаю прокатиться. Леониду странным показалось, что охрана не протестовала. Машина нагружена; Порвари уехал; пленные построились и пошли в барак.

Леониду с первого взгляда не понравился Тульский. Не привлекательная наружность, слишком большая голова, раскосые серые глаза, а главное — болтливость отталкивали друзей от него. Тульский был чересчур откровенен и с первой встречи заявил Леониду, что имеет группу, занимающуюся вредительством. После возвращения с работы Леонид разыскал Шарова. Переговорив с Тульским, они решили ночью в столовой собрать всех членов группы.

Вечером около дверей столовой Сашка — инвалид рубил дрова и, заметив подходящих военнопленных, спрашивал: — За ужином?

Поздно — скоро завтрак раздавать будут!

— Я за добавком! — отвечали ему.

— За каким?

— Горячие сосиски с гарниром!

— Проходи! — отвечал инвалид и принимался за свое дело. Случалось, подходили и те, кого не приглашали, тогда зло кричал: — Какие могут быть добавки ночью! Иди, иди, спать, а не то добавлю деревянное ногой под доброе место!

Когда были все в сборе, Михаил Шаров без долгих объяснений приступил к делу.

- Мы собрались сюда затем, чтобы поговорить о дальнейшей нашей работе. Борьба мелкими группами не оправдала себя, и мы решили объединиться одну группу под единым руководством. Кстати, к нам прибыл новый товарищ, который возглавит всю работу в лагере, на производстве и фактически будет единоначальником, с которым вы сейчас познакомитесь. Предупреждаю, что знать, кто руководит в лагере борьбой, должны только вы — остальные члены группы будут получать указания через вас.

Из вновь прибывших на первом совещании присутствовал Маевский, Громов и Солдатов. Громов сразу же нашел общий язык с товарищами и до речи Шарова все время беседовал с военнопленными, шутил, бросал замечания в адрес некоторых и пришелся по душе большинству присутствующих. На Леонида никто не обратил внимания: по внешнему виду он выглядел хуже всех. Даже военнопленные, видавшие виды, были удивлены его худобой и порванной, ветхой одеждою. Николай сидел на мешке картофеля и порою поглаживал рыжую окладистую бороду.

Он выглядел солидно и важно, и в первую минуту военнопленные решили, что именно он назначен их командиром.

Яшка Филин, круглолицый украинец, с женственным выражением лица, толкнул в бок соседа и шепотом сказал: — Вот этот похож на руководителя, да и силенку видно есть у него.

— Похоже так, — ответил сосед Филина, чуть привстав, чтобы лучше разглядеть в полумраке Николая. Заседание открыли.

— Мне по-о-о-ручено руководить, — заговорил Леонид сильно заикаясь. Все изумленно посмотрели в сторону Маевского. Леонид заметил на себе пытливый взгляд присутствующих и сначала смутился, затем, овладев собою, заговорил спокойнее:

— Тот, кто не забыл священного долга перед родиной, поймет меня, что до сих пор мы сидели сложа руки, или действовали малоактивно. С таким положением советские люди мириться не могут. Мы должны продолжать борьбу и в плену или признать себя побежденными и ожидать, когда нас выручат свои. Борьба сопряжена с большим риском для жизни: вы знаете — в плену не существует ни следствия, ни судов. Ожидание помощи извне менее опасно… Мы выбираем первый — трудный, но вместе с тем почетный путь. Ток, кто боится смерти — вон дверь, может быть свободен.

В это время дверь распахнулась настежь и на пороге показался Сашка — инвалид.

— Пожалуйста, — сказал он, — путь свободен!

— Закрой дверь! — враз послышалось несколько голосов.

— Иду, — спокойно ответил он — и, по-солдатски повернувшись, громко пристукнул деревяшкой.