Люди без имени

Радостная весть не дошла до Леонида: он лежал в горячке и в бреду говорил о победе. Радость за него разделяли друзья и по очереди дежурили у постели больного. Санитар Жохов был доволен, что около умирающего находятся люди. Барон Пуронен вызвал из штаба финского доктора и военнопленного врача 3 ранга Мухина. В это время Илья Поляков лежал на соседней койке с Леонидом с зашибленной ногой. Военврач 3 ранга остался в Никеле и внимательно следил за больным. Только Илья с нетерпением ждал смерти больного. Он думал, что она унесет его тайну, когда он живого матроса выбросил на мороз, и сотни раз ругал себя, что не отравил его в Янискосках — тайна была бы погребена навсегда. Военврач Мухин до организации штаба северных лагерей работал на общих работах в Янискосках, затем в Никеле. С организацией госпиталя военнопленных в городе Ивало он был назначен главным врачом.

Он питал к Полякову отвращение за то, что ему, военврачу, приходилось обращаться к Илье за помощью, и вместо нее он получал зуботычины и оскорбления. Тем не менее, он лечил Полякова добросовестно.

Ночью он делал перевязку, и Солдатов рассказал ему происшествие с Леонидом. Военврач закрыл глаза, и ему ясно представилось, как санитары по указанию Ильи больного выбрасывают на мороз с циничными словами: «Молчи, Илья Иванович лучше знает!»

Он открыл глаза — перед ним на койке лежал Поляков и хищными глазами смотрел на него, в них были презрение и злость. Дай снова ему власть, он без малейшей жалости уничтожить и тяжело больного и врача. Мухин снова представил себе умирающего на снегу военнопленного, который кричит: «Товарищи, я еще жив!»

После долгих колебаний, зная, что это преступление, но под впечатлением рассказа Солдатова, военврач сознательно пошел на преступление.

Когда Поляков очнулся от хлороформа, он ощутил неловкое положение в теле. Руки его забегали по одеялу. Сделав гримасу, он заплакал от злости.

— Что вы сделали с моими ногами, доктор? — спросил он дрожащим голосом.

— Отрезал, — равнодушно ответил врач.

— Так будешь безопаснее, иуда, — добавил Солдатов, — пойди пожалуйся, может быть, и потеряешь голову!

Каждый раз, как только Леонид впадал в забытье, перед ним проносились картины его прошлой жизни. Впечатления менялись, и не успевало одно дойти до конца, как на смену ему являлось другое. Здесь был и фронт, и школьная жизнь, и азартная игра в футбол, и события последних ужасных дней, и ряд других, которых запомнить не мог. Больной организм воспринимал их равнодушно. Дольше и отчетливее других видений держалось море. Он в бреду метался, выкрикивал успокаивающие фразы, крепко хватался за койку.

Напрасно Поляков ожидал смерти. У Маевского оказался крепкий организм, и он поборол смерть. Когда ему становилось легче, он интересовался событиями на заводе, спрашивал, чем занимаются друзья и с чувством боли выслушивал сообщения о нормальной работе завода.

Вскоре его перевели в барак. Громов рассказал о неудачной попытке бегства.

— Судьба смеется над нами! — начал он. — Несмотря на то, что здоровье наше и силы сильно пошатнулись в лесной бригаде, мы собрались бежать. Тебя оставляли на попечение военврача, которому ты обязан жизнью. Единственное место, где можно было подлезть под проволокой, — это за баней. Все было подготовлено к побегу. Солдатов выглянул из-за угла бани, схватился за голову, отпрянул назад и, не сказав нам ни слова, ушел в барак.

— Что было там? — прервал Леонид.

— Собака, — ответил Громов, и с укоризною неизвестно для кого прибавил: — Они как будто предполагали о нашем побеге и в ту ночь выставили за баней собаку.

— Переговорив между собою, мы пришли к выводу, что бежать можно только с работы, — произнес Солдатов, поймав пристальный взгляд Леонида на себе, и хотел что-то еще добавить в свое оправдание, но Шаров всех без лишней церемонии прогнал от больного. Старика Шарова побаивались все и возражать ему не стали, хотя Леонид просил оставить их. Он жаждал действий и борьбы, а болезнь приковала его к постели. Но с его болезнью работа группы не остановилась. С каждым днем становилось все больше членов. Военнопленные сплачивались вокруг товарищей Маевского. Действие группы ощущалось на заводе и в шахте, и никакая сила не могла приостановить работы, начатой Леонидом. Шаров вечером принимал сведения о проделанной работе за день.

Для успокоения больного друзья решились на опасный шаг. Громов работал в шахте, но часто нанимался за других на завод. Он проникал во все закоулки завода. Его можно было увидеть с пустыми ведрами или с железом в руке, прохаживающимся по двору с таким видом, что он занимается настоящей работой, то с портсигаром в руке для продажи.

Портсигара у него никто не покупал. Он был грязный и замаранный, даже охрана не отбирала его и предлагала забросить подальше. Портсигар служил ему предметом маскировки, чтобы выпутываться из трудных положений.