— Ты безумец! — Глаза его то раздраженно сужались, то участливо расширялись, почти выкатываясь из орбит. — Ты перенял человеческое безумие в то время, как пропускал через себя ваш хваленый 'яд'. Вся твоя любовь, твои неимоверные страсти, все это характерно для землян, но не для римпвийцев. Для нас это противоестественно! Если бы не ваши нелегальные аморальные эксперименты, ты подобной ереси в своей голове и не допустил никогда! — Он подбирал слова, выплевывал их, сдерживаясь, чтобы не схватить меня за грудки и не вытряхнуть из меня последний дух. Много усилий на то не потребовалось было. Гораздо больше усилий понадобилось Ромо на то, чтобы успокоиться. Перестав мерить комнату шагами, он сел на место. — Ты многого не понял. Но это было бы пол беды, ты не понял самого главного. — Ткнув пальцем мне в лоб, он продолжил. — Знаешь, зачем людям вживлять в нас человеческие слабости? Ты хоть читал доклады, что Иванов вам предоставлял? Ты хоть знаешь о существовании его тайных записей? Хотя, куда тебе… — Он кинул мне папку, выполненную из белого пластика. Листы, содержавшиеся в ней, выпали и рассыпались по полу, поймав последние блики заходящего солнца. Оно подмигнуло нам и скрылось за горизонтом. Нетрудно было признать пляшущий почерк профессора на русском языке, покрывающий каждый лист. Вернувшееся зрение услужливо предлагало свои услуги по прочтению, но я отвернулся. Ромо способен был подделать любые документы и сфальсифицировать любые более правдоподобные доказательства своей безумной правоты. Он хмыкнул и откинулся на стену напротив меня. — Не хочешь? Боишься правды. Да, эту правду тебе тяжело будет выдержать, принимая во внимание твое разнежившееся сознание. Но я все же расскажу тебе то, что узнал. А потом ты будешь сам решать, на чистую незамутненную голову, что делать дальше. — Он собрал листы, аккуратно сложив в папку, постучав по краям, чтобы ни один лист не выходил за границы пластиковой оболочки. — С чего же начать? С глупости Ариадны? Коварства твоих ненаглядных землян? Или не самой красочной перспективы, которую ты едва нам не открыл? — Он всматривался в мое расслабленное лицо. Не дождавшись должной заинтересованности, последовало продолжение. — Начну с Ариадны. Самое смачное оставлю под конец, ты же теперь любишь себе нервы пощекотать.
Ромо говорил о ней, как о предмете, вещи, которая сломалась. Меня никогда это не задевало, а теперь я понял, что мы все на Римпве относились друг к другу подобным образом. Огромная сплоченная машина нашего населения держалась за целые 'детали' и убирала вышедшие из строя. Жизнь на Римпве предполагала только совершенное функционирование этой машины.
— Почему ты так ей веришь? В ее намерения? — Взгляд Ромо трудно было бы выдержать. Но мне было уже все равно. Он даже и представить не мог, насколько все его угрозы стали смешными, после 'свидания' с Римпвой. — Не задумывался над тем, почему эта избалованная девчонка так торопилась со своими экспериментами? А тут ведь идиоту понятно, что подобные внедрения, касающиеся фундамента нашей жизнедеятельности, должны исследоваться годами, поколениями. Вы же на радостях состряпали все за несколько месяцев. Ты считаешь, это нормальным? Ты помнишь, сколько лет ушло на установление Великого Порядка? Ты помнишь, сколько ошибок всплывало в процессе разработок? — Он смотрел на меня, едва сдерживаясь от крика. — Мы две сотни лет приводили планету в порядок! Двести лет приводили систему в рабочее состояние! А мне еще очень помнятся возмущения Римпвы, так что я тебе скажу, не время сейчас провоцировать планету на новые возмущения. Долго что ли жили в покое, так вам кажется, давайте повеселимся? Тогда выберите себе игрушку подальше от моего дома, от моей планеты и развлекайтесь там!
— Дело не в том, верю я Ариадне или нет, — Прошептал я. Голос восстанавливался, и говорить стало легче, горло уже не драло от каждого звука. — Дело в том, что меры принятые нами для установления Порядка были временными. И пришел момент менять их. Планету уже не устраивает то, что мы ей предоставляем взамен на покой! Да, возможно, мы поторопились. Но методы Ортона не предполагают другого отпора его политике.
— Да, какая политика? — Наконец-то он заорал, что заставило меня только улыбнуться. Ромо и сам не осознавал, что испытывает эмоции, так же, как и я. Лицо его исказилось, и по нему действительно можно было прочитать беспокойство. Он опять вскочил, интенсивно размахивая руками, пиная мебель. — Представь только, что ваш хваленный способ не сработает, планета отторгнет этот ваш источник энергии через некоторое время и случится рецидив? И мы все тут опять окажемся в преисподней. А альтернативы больше не будет! Некуда будет бежать и что-то придумывать!
Конечно, я был достаточно в себе, чтобы признать его правоту. Его опасения были обоснованными. Но проблема была куда глубже, чем Ромо ее видел. Римпве не долго осталось существовать спокойно на старом 'топливе'. Она его уже не воспринимала. Поэтому, мы погибли бы в любом случае.