Люди без прошлого

Через час созрел удручающий вывод: общага не поможет. Языком Бобров не трепал, в компаниях не отмечался. Жил в своем замкнутом мире. Иногда по ночам сваливал, где-то болтался, но всегда возвращался — мрачный и трезвый. На удивленный вопрос: а как же строгий режим и «комендантский час» с одиннадцати вечера? — постояльцы смеялись: эти вахтерши только для посторонних такие строгие и принципиальные. Рубль покажешь — и все дороги открыты.

Повторный опрос вахтерши ничего не дал. Женщина, испуганно стреляя глазами, призналась, что иногда идет на «уступки» проживающим — разумеется, из сочувствия и по доброте душевной. Но добавить к сказанному ей все равно нечего.

— То есть Боброва избили, но он не унялся, — констатировал Чайкин. — Поздно вечером куда-то рванул, влип в историю — в итоге мы имеем труп. Те двое, что его отдубасили, действовали не сами, их кто-то послал. И они, конечно, знают, кто их послал. Возможно, они и прикончили Боброва, или тот, с чьей подачи они действовали. Найдем их — и ниточка потянется…

— Вот вы с Чекалиным и займетесь, — резюмировал Микульчин. — Надежда слабая, их, полагаю, уже нет в городе, но отработать надо.

— Я тоже считаю, что эти двое были не местные, — добавил Павел. — Оттого и вели себя так нагло. Убивали, кстати, не они, знали ведь, что засветились в общаге — не тупые же совсем.

На пилораме также не узнали ничего полезного. Начальство вздыхало: жалко товарища, ушел в расцвете лет, но ничего, найдется замена. Не такой уж ценный кадр. Личным примером коллег не вдохновлял, к сияющим производственным вершинам не рвался. Друзей или товарищей у него здесь не было, в задушевных беседах не участвовал.

На пилораме Павел убил три часа, вернулся к окончанию рабочего дня — уставший, хорошо хоть не пешком!

— Чего и следовало ожидать, — проворчал Микульчин. Он сидел за столом, пил остывший чай, «бычковал» выкуренную наполовину сигарету. — Это не расследование, а какое-то проклятье. О потерпевших нет никакой информации. То ли люди, то ли призраки. Сделал запрос в Луговое Брянской области. Испорченный телефон какой-то… Да, проживал такой товарищ, получил паспорт в таком-то году — на вполне законных основаниях, хотя история темная. Они чего-то недоговаривают, видимо, чуют, что напортачили. Что за «законные основания», никто не знает. Приведение прежнего документа в негодность, утрата, что там еще…

— Выдан на основании справки об освобождении, — подсказал Болдин. — Проверку гражданина провели формально, халатность или подмазал кого-то в паспортном столе.

— Вовсе необязательно, — отмахнулся Микульчин. — Пусть и отсидел, ну и что? Вышел на свободу с чистой совестью — таких миллионы. Не граждане, что ли? Только и выпытал, что появился этот товарищ в Луговом в 1966 году, вел законопослушную жизнь, работал на тамошних лесозаготовках, ни в чем порочащем замечен не был. Чушь собачья, в общем.

— Нужно в командировку людей снаряжать, — заметил Павел. — По телефону такие вопросы не решаются. Даже официальный запрос ничего не даст. Придет официальная отписка — и иди с ней в туалет.

— Ага, Ваншенину только заикнись об этом, — проворчал капитан. — Мало от него получаем? Начнет кричать про разбазаривание народных средств, про оголение ответственного участка фронта. А вдруг еще кого-то убьют? В чем-то он прав, на город всего один отдел, и наша работа лишь этим тройным убийством не ограничивается. Просто забыли про остальное, а дела-то копятся. Да и пустое это дело — командировка твоя. Если Бобров здесь вел себя, как разведчик в тылу врага, то и в Луговом будет то же самое. Опросим весь поселок и ничего не выясним. Здесь и сейчас нужно работать.

— Чую, Константин Юрьевич, имеем мы дело с некой давней историей. Что-то тянется из прошлого. Происходили в городе какие-то события…

— А что тут могло происходить? — фыркнул Микульчин. — Война тут была. Два года и два месяца оккупации. Смоленск освободили в сентябре 43-го, в Плиевск наши ворвались почти в тот же день — с севера ударили. Плакаты по городу висят, видел? Через месяц отмечать будем очередную годовщину.

— Сами-то участвовали в этих событиях, Константин Юрьевич?

— Воевал. Но не здесь — на Ленинградском фронте. Оттуда я родом, из Шлиссельбурга, что на Ладоге. Половину войны в милиции Васильевского острова работал, потом прошение наконец удовлетворили, отправили на фронт. Провоевал недолго, под Таллином крепко контузило, два месяца в госпитале, потом опять на гражданку — в родную милицию. Просил — бесполезно. А сюда восемь лет назад переехали, обстоятельства так сложились. Так что особо в истории этого города я не силен.

— Хотелось бы поговорить со знающим человеком.

— Поговори, кто не дает? Долгожителей здесь хватает — и войну последнюю вспомнят, и даже Гражданскую. Только давай в нерабочее время, договорились? Если честно, не понимаю, что ты хочешь узнать.