Люди Бездны

Удивило меня то, что все эти люди спали. Почему девять из десяти посетителей сада спят или пытаются заснуть? Впоследствии я это узнал. По закону власть предержащих бездомные не имеют права спать ночью. На мостовой, у портика церкви Христа, там, где каменные колонны величественным рядом вздымаются к небу, вповалку спят или дремлют люди, пребывающие в столь глубоком оцепенении, что не могут ни подняться, ни полюбопытствовать, чем вызвано наше вторжение.

– Легкие Лондона, – произнес я. – Нет, нарыв, гноящаяся рана.

– Зачем вы привели меня сюда? – воскликнул пламенный социалист, его худое лицо побледнело от душевных страданий и подступающей тошноты.

– Вон те женщины, – сказал наш провожатый, – продадут себя за три пенса или за два, а то и за буханку черствого хлеба.

Произнес он это с веселой усмешкой.

Я так и не узнал, что еще собирался он нам сообщить, поскольку несчастный юноша взмолился:

– Ради всего святого, уведите меня отсюда.

Глава VII Награжденный Крестом Виктории

Мне стало ясно, что не так-то просто попасть в ночлежку при работном доме. Я уже сделал две попытки проникнуть туда и собираюсь в ближайшее время предпринять третью. В первый раз я вышел из дома в семь часов вечера с 4 шиллингами в кармане. И тем самым совершил две ошибки. Прежде всего, просящийся в ночлежку должен быть абсолютно неимущим, а поскольку он подвергается тщательному досмотру, у него не должно быть при себе денег: 4 пенса, не говоря уж о 4 шиллингах, – настоящее богатство, которое станет поводом для отказа. Кроме того, я опоздал. Семь часов вечера слишком поздно для нищего, чтобы получить нищенскую койку.

Для пользы излишне утонченных и пребывающих в неведении читателей разрешите мне объяснить, что такое ночлежка при работном доме. Это место, где бездомные, бесприютные и безденежные бедолаги могут, если им повезет, иногда дать отдых своим усталым костям и на следующий день заплатить за это, выполняя разную черную работу. Моя вторая попытка прорваться в ночлежку начиналась более удачно. Направился я туда во второй половине дня в сопровождении двух спутников: пламенного молодого социалиста и еще одного приятеля, в кармане у меня было всего 3 пенса. Они довели меня до работного дома Уайтчапел, за которым я принялся наблюдать, заняв удобную позицию за углом. Было только пять минут шестого, но к заведению уже выстроилась длинная и печальная очередь, которая огибала угол здания и терялась из виду.

Это была самая горестная картина из тех, что мне доводилось видеть: мужчины и женщины, холодным серым днем стоящие за нищенским ночлегом; признаюсь, что она чуть не лишила меня мужества. Подобно мальчишке у двери дантиста, я внезапно вспомнил множество причин для того, чтобы оказаться теперь в другом месте. Должно быть, внутренняя борьба отразилась у меня на лице, поскольку мои спутники стали подбадривать меня, говоря:

– Не дрейфьте, вы сможете это сделать.

Разумеется, я мог это сделать, но мне стало ясно, что даже 3 пенса в моем кармане были слишком большой роскошью для таких бедолаг, и, чтобы стереть все вызывающие зависть различия, я вытряхнул медяки. Затем я попрощался со своими провожатыми и с колотящимся сердцем, ссутулившись, побрел по улице, чтобы занять место в самом конце очереди. Горестное это зрелище – очередь несчастных, топчущихся на краю могилы; насколько горестное, я даже представить себе не мог.

Рядом со мной стоял невысокий, коренастый старик. Крепкий и здоровый, несмотря на возраст, с крупными чертами и огрубевшей кожей, какая бывает у тех, кто долгие годы подставлял лицо солнцу, ветру и дождю, – это, без сомнения, были лицо и глаза моряка, и мне тут же пришли на ум строки из «Гребца галеры» Киплинга:

Но глаза мои слезятся: непривычен яркий свет,
Лишь клеймо я заработал и оков глубокий след,
От плетей рубцы и язвы, что вовек не заживут.
Но готов за ту же плату я продолжить тот же труд[9]

.

Насколько прав я был в своих предположениях и насколько точно подходили эти строки, вы узнаете.

– Долго я так не протяну, не смогу, – жаловался он своему соседу. – Разобью какую-нибудь витрину побольше и загремлю на четырнадцать дней. Тогда-то у меня будет и койка, чтобы выспаться, это уж как пить дать, и харчи получше, чем здесь. Вот только без табачка плоховато. – Последнее соображение было высказано с грустной покорностью. – Я уже две ночи провел на улице, – продолжал он. – Позапрошлой ночью промок до костей, долго я этого не вынесу. Старею, однажды утром подберут меня мертвого.

Он повернул ко мне взволнованное лицо: