Люди Бездны

С грязной, заплеванной мостовой они подбирали апельсиновые корки, яблочную кожуру, веточки от винограда и ели их. Сливовые косточки они разгрызали, чтобы добраться до ядрышка. Они поднимали хлебные крошки величиной с горошину, яблочные огрызки – такие черные и грязные, что их трудно было узнать, и все это они отправляли себе в рот, жевали и глотали, и происходило это между шестью и семью часами вечера 20 августа 1902 года от Рождества нашего Господа, в сердце самой великой, самой богатой и могущественной империи, которую когда-либо видел мир.

Мои спутники вели беседу. Они были далеко не дураки. Просто они были старые. И конечно же, когда их выворачивало от подобранной на мостовой дряни, говорили они о кровавой революции. Они разглагольствовали, как анархисты, фанатики и безумцы. И кто может винить их за это? Несмотря на то что в тот день я успел три раза сытно поесть и, стоило мне только пожелать, мог отправиться в уютную постель, несмотря на мою социальную философию и эволюционистскую веру в поступательное развитие и постепенное преображение мира, – несмотря на все это, скажу я вам, меня подмывало нести такую же чушь или прикусить язык. Несчастное дурачье! Не таким, как они, совершать революции. И когда они умрут и превратятся в прах, что произойдет довольно скоро, другие дураки будут рассуждать о кровавой революции, подбирая отбросы с заплеванного тротуара, шагая по Майл-Энд-роуд в работный дом Поплар.

Поскольку я был иностранцем, к тому же молодым, Возчик и Плотник объясняли мне, что к чему, и давали советы. Кстати, советы их были весьма краткими и по делу: убираться из этой страны.

– Как только Господь позволит, – заверил я их. – Пройдусь немного, и меня уж и след простыл. – Они скорее почувствовали мою готовность, чем поняли смысл этих слов, и одобрительно закивали.

– Делают из человека преступника помимо его воли, – произнес Плотник. – Вот я старик, молодые заняли мое место, одежда приходит в негодность, и работу найти с каждым днем все сложнее. Я иду в ночлежку, чтобы получить койку. Должен быть там часа в два или в три, иначе не попадешь. Ты ведь сам видел, что творилось сегодня. И как при этом работу искать? Допустим, я получил ночлег, так они продержат меня завтра весь день и выпустят только послезавтра утром. И что потом? По закону я не могу проситься ни в один работный дом ближе десяти миль от того, в котором был. Придется поспешить, чтобы поспеть вовремя. И когда же искать работу? Допустим, я туда не пойду. Допустим, займусь поисками. Не успею оглянуться, как наступит ночь. Не спавши, не евши, какие уж тут поиски работы наутро? Думаешь только о том, как бы поспать, ну хотя бы в парке, – (и тут перед моими глазами встала картина у спиталфилдской церкви Христа), – и раздобыть чего-нибудь поесть. Вот оно как! Старый я, конченый человек, мне уже не выкарабкаться.

– Раньше здесь была застава, – сказал Возчик. – Часто сдирали с меня за проезд, когда занимался извозом.

– За два дня я съел три булки по полпенса, – объявил Плотник после долгой паузы в разговоре. – Две я съел вчера и одну сегодня, – заключил он после очередной длинной паузы.

– А я сегодня вообще ничего не ел, – отозвался Возчик. – Вымотался окончательно. Ноги болят – просто жуть.

– Хлеб, который дают в «шпильке», такой черствый, что разжевать его можно, только запивая пинтой воды, не меньше, – наставлял меня Плотник.

На мой вопрос, что такое «шпилька», последовал ответ: «Ночлежка, такое жаргонное словечко».

Что меня удивило, так это наличие слова «жаргонный» в его лексиконе, который, как я понял впоследствии, когда мы уже расстались, был отнюдь не бедным.

Я поинтересовался у них, чего ожидать, если нам посчастливится попасть в работный дом Поплар, и, шагая между ними, получил исчерпывающие сведения. После холодной ванны, которую заставляют принимать всех пришедших, меня накормят ужином, состоящим из шести унций хлеба и «трех частей похлебки». «Три части» означает три четверти пинты, а похлебка – это жидкое варево, которое готовится так: три кварты овсянки на три с половиной ведра горячей воды.

– С молоком и сахаром, а также серебряной ложкой, полагаю? – пошутил я.

– Едва ли. Но соли дадут, а я бывал в местах, где нет даже ложек. Поднимай вверх и лей в рот, вот как они делают.

– А вот в Хокни похлебка хорошая, – вставил свое слово Возчик.

– Да, просто замечательная, – подхватил Плотник, и оба выразительно посмотрели друг на друга.

– Мука с водой в восточном Сент-Джордже, – продолжил Возчик.