Люди Бездны

Разумеется, мне пришлось объяснить им, что я на самом деле исследователь, занимающийся социальными проблемами, и задался целью узнать, как живут обездоленные. Они тут же спрятались в своих раковинах, точно моллюски. Я больше не был своим, моя речь изменилась, интонации стали другими, – короче говоря, я принадлежал к высшему сословию, а чувство классового различия было развито у них очень сильно.

– Что вы будете есть? – спросил я, когда подошел официант, чтобы принять наш заказ.

– Два ломтика и чашку чая, – робко произнес Возчик.

– Два ломтика и чашку чая, – робко произнес Плотник.

Остановитесь на минуту и вдумайтесь в эту ситуацию. Передо мной были два человека, которых я пригласил в кофейню. Они видели мою золотую монету и уже поняли, что я не нищий. Один съел в тот день булку за полпенса, а второй вообще ничего. И они просят «два ломтика и чашку чая», делая заказ на два пенса каждый. Два ломтика, к слову, это два кусочка хлеба с маслом.

Это та же степень унизительной покорности, которую они проявили по отношению к жалкому привратнику. Но я не мог этого принять. Постепенно я увеличил их заказ – яйца, бекон, снова яйца и бекон, еще чая и хлеба с маслом и так далее, – всякий раз они с усилием отказывались, утверждая, что ничего больше не хотят, и всякий раз жадно поглощали кушанья, едва их приносили.

– Первая чашка чая за две недели, – сказал Возчик.

– Чудесный чай, – отозвался Плотник.

Они выпили по две пинты чая, и я заверяю вас, что это были помои, которые походили на чай меньше, чем дешевое пиво на шампанское. Эта подкрашенная вода не имела ничего общего с чаем.

Было любопытно наблюдать за тем, какое действие – после первого потрясения – оказывала на них еда. Вначале на них нахлынула меланхолия, и они заговорили о разных случаях, когда хотели свести счеты с жизнью. Возчик только неделю назад стоял на мосту и, глядя на воду, обдумывал этот вопрос. Топиться, с жаром возразил Плотник, – это не выход. Он был уверен, что сам станет барахтаться и пытаться выплыть. Пуля «сподручнее», но где при свете дня раздобыть револьвер? Вот в чем загвоздка.

По мере того как горячий чай согревал их изнутри, они делались все оживленнее и стали больше рассказывать о себе. Возчик похоронил жену и детей, кроме одного сына, который дожил до взрослого возраста и стал помогать отцу в его маленьком предприятии. Затем случилось несчастье. Сын в тридцать один год умер от оспы. Похоронив сына, отец слег с горячкой и три месяца пролежал в больнице. После этого все было кончено. Он вышел истощенным, ослабленным, а рядом уже не было молодого сильного помощника, чтобы о нем позаботиться, его маленькое дело окончательно прогорело. После этого несчастья у старика не осталось шансов начать сначала. Все друзья сами были бедняками и не могли помочь. Он пытался наняться на работу, когда строили трибуны для первого коронационного парада.

– Их ответ засел мне в печёнки: «Нет, нет, нет!» Когда я пытался заснуть, это неизменное «нет, нет, нет!» звенело у меня в ушах.

Только на прошлой неделе он отправился по объявлению в Хокни, и там, узнав его возраст, ему дали от ворот поворот: «Слишком стар, слишком стар для такой работы».

Плотник родился в семье военного, его отец прослужил двадцать два года. Оба его брата тоже пошли в армию: один, служивший старшиной в Седьмом гусарском полку, погиб в Индии после восстания сипаев, второй, оттрубивший девять лет на Востоке в армии Робертса[10], пропал без вести в Египте. Плотник не пошел по их стопам и потому до сих пор топтал землю.

– Вот дайте-ка руку, – сказал он, расстегивая свою изношенную рубашку. – Я гожусь только для изучения анатомии, и ни для чего больше. Истаиваю, сэр, на самом деле истаиваю из-за недоедания. Пощупайте мои ребра и убедитесь сами.

Я сунул руку ему под рубашку и почувствовал, что кожа обтягивает ребра, словно пергамент, ощущение было таким, будто я провел рукой по стиральной доске.

– Но и у меня в жизни было семь благословенных лет, – сказал он. – Хорошая хозяйка и три милые дочурки. Но все они померли. Скарлатина скосила девочек в две недели.

– После такого угощения, сэр, – вставил свое слово Возчик, желая перевести разговор на более жизнерадостную тему, – завтрак в ночлежке мне в рот не полезет.

– И мне тоже, – согласился Плотник, и они пустились в обсуждение всяких вкусностей и чудесных блюд, которые готовили их благоверные в былые времена.

– Один раз я постился аж три дня, – сказал Возчик.

– А я – пять, – подхватил его товарищ, помрачнев от этого воспоминания. – Пять дней у меня в желудке не было ничего, кроме апельсиновых корок, это надругательство над человеческой природой. Я чуть не умер тогда. Порой, скитаясь по ночным улицам, я до того отчаиваюсь, что в голову лезет мысль: все или ничего. Вы понимаете, сэр, о чем я, – готов пойти на грабеж. Но когда наступает утро, я уже так слаб от голода и холода, что и мыши не прихлопну.