Люди Большой Земли

— Но случаи экземы, как это ни странно, очень редки, — объяснял мне тундровый врач. — Кочевой ненец не бывает в банях, многие даже не умываются, будто вода понижает выносливость кожи. Почти все носят длинные волосы. Вши и в волосах и в одежде. Хотя в последние годы и завели нательные рубахи, однако эти рубахи никогда не стираются и носятся до тех пор, пока не истлеют под меховой одеждой и не свалятся с плеч. Можно было ожидать большого распространения вульгарных кожных поражений. Очевидно, — закаленная кожа мало восприимчива. Вот самоеды-карагассы почти не знают и чесотки!

— А скажите, — надоедал я расспросами, — верны ли указания старой литературы о поголовном заболевании сифилисом?

Врач рассмеялся:

— Заблуждение! Мнение о широком распространении венерических болезней, в частности сифилиса, основано, по-видимому, на единичных наблюдениях. Дореволюционные обследования касались южных районов, где в массу туземцев вкраплено русское население, обогащавшее туземцев дарами «культуры». Данные случайных обследований смешанных районов произвольно распространялись на все малые народности. А непосвященные всякую сыпь принимали за сифилитическую. Несколько лет нашей работы в советское время подтвердили, что во всех районах, где туземцы переходят на оседлость и смешиваются с местным населением, процент заболевания сифилисом повышается. Могу заверить: среди кочующих ненцев Большеземельской тундры случаи «русской» болезни, как здесь называют сифилис, единичны, но обильны ревматические заболевания и, как следствие, сердечные…

В медпункте — торжество. Врач уговорил одного ненца изгнать глистов. У ненцев — глистов, как и вшей. Рыба, которую едят в сыром виде, зачастую со внутренностями, и строганина — нарезаемые пластинки мороженого мяса — рассадники глистов. Много народу собралось посмотреть полный таз глистов!

— Доктор — большой шаман! — восхищались старики, только что предлагавшие выгнать его из тундры.

Случай с успешным изгнанием «червей» окончательно расположил ненцев к медицине.

* * *

На крайней избушке — крошечной и ветхой — алый флаг. Над низкою дверью дощечка: красный уголок. Тре тий тундровой Совет, кочуя по общему для тундры закону движения, на короткое лето располагается в Хабаровском красном уголке. В Совете напряженная подготовка к съезду, назначенному на 2 августа. Игнатий Талеев и представитель ненецкого окрисполкома Трофимов проверяют списки кулаков и шаманов, составляют отчет Совета. Хатанзейский и Лабазов, ненцы-студенты, с зимы кочевавшие по тундре с разъяснением коллективизации, готовят доклады. Самоедка Клавдия — член Большеземельского РИК’а — ведет беседы с кочевниками, которые приходят справлять дела, накопившиеся за зиму, и просто посидеть. Председатель Совета по неграмотности в «письменной» работе не участвует. Чередуя время с охотой на морского зайца и нерпу, он прибегает на совещания.

Культработник Наволоцкий, комсомолец, единственный русский из работающих при туземном Совете, пишет к съезду лозунги. Три лозунга: «Долой грабительокую империалистическую войну», «Крепи боеспособность Красной армии» и «Все идите к Осоавиахиму».

— Почему нет лозунгов о коллективизации, о кулаке? — спросил я у девятнадцатилетнего культработника. — Они для ненцев более понятны и близки.

— Вы против Красной армии? — не отвечая, в свою очередь спросил Наволоцкий.

Русский комсомолец упрям своими девятнадцатью годами и тем, что механически заучено в школе.

К плакату — «Все идите к Осоавиахиму» — подошла группа ненцев. Один, по слогам разбиравший русскую грамоту, начал читать. Первые два слова одолел, а загадочное «Осоавиахим» никак не давалось. В конце концов поняли так:

— «Все идите к Ехиму».

Наволоцкий записывал в члены.

— Сколько даешь? — спрашивает культработник.

Ненец достает из тучейки двугривенный.

— На Ехима собирают, — объясняет мне старик. — Никогда не видели Ехима! Цынга, говорят, его хватила, потому поддержку делаем.

У крыльца Совета на камне сидит пятнадцатилетний мальчик и карандашом рисует море, по которому плывут льды. Вы чувствуете, как льды медленно движутся. Не понять — какими штрихами он воздействует на эмоции, заставляя чувствовать это движение. Над каждой нарисованной им льдиной колышется легкое облачко испарины. Наш глаз этой испарины, образующейся от разности температуры пьда, воды и воздуха, в натуре даже не замечает.

Просматривал другие рисунки: снега, олени, море. Какая динамичность! Природу схватывает в движении, умеет изображать ветер, туман. Его рисунки много сложнее японских примитивов.

Акварель создана для севера, юг — вульгарен. Нигде мне не случалось любоваться такою девственною чистотою и нежностью красок неба и моря.

За избушкой Совета — безкрайняя равнина тундры. Сейчас земля отмерзла пучками голубых незабудок, как пучками звезд, и желтыми полярными маками золотистей самого солнца. Любовь к нежнейшей яркости полярных красок — болезнь, которая поселяется в крови каждого, побывавшего на крайнем севере.

* * *