«Почему же у меня в родном мире не было таких способностей? – с горьким сожалением подумал певец. – Да я бы там стал Жириновским или Кашпировским! А то и вообще Филиппом Киркоровым – эх!! А если Пит не успел смотаться, я ему ухи пообрываю».
Некоторое время слушатели оторопело молчали, словно не могли поверить в счастливый конец. Потом как-то все разом начали двигаться и говорить. Семен оказался в плотной толпе: его пихали, обнимали, хлопали по плечам и тыкали в лицо разнокалиберные посудины с пивом, словно именно он лично победил нечистую силу. Чтобы как-то выбраться из неловкой ситуации, Семену пришлось-таки опустошить пару ковшиков. Правда, при этом половину содержимого он вылил себе на грудь («Гадство, рубаху стирать придется!»).
Постепенно внимание публики переключилось на старейшин и жбан с пивом, так что артист смог выбраться на свободу. В пределах освещенного пространства Пита не обнаружилось. Семен некоторое время постоял в темноте, давая глазам привыкнуть к слабому свету ущербной луны, и приступил к поискам между хижин, изо всех сил стараясь не угодить в выгребную яму или помойку. В конце концов он чуть не упал, споткнувшись о неподвижное тело. Питекантроп лежал поперек тропы и спал. При помощи пинков и неприличных слов Семен его разбудил, заставил принять почти вертикальное положение и двигаться. Пришлось идти с ним в обнимку, не давая падать. Дело оказалось нелегким, поскольку волосатый детинушка был на голову выше Семена и, наверное, вдвое тяжелее. Задачу поводырь поставил самую простую и реальную – убраться из деревни как можно дальше.
Луна то скрывалась за облаками, то вновь появлялась, красноватые пятна костров и пьяный людской гомон за спиной постепенно отдалялись. В конце концов Семен ощутил под ногами некое подобие тропы и решил с нее не сворачивать, благо ведет она куда-то в сторону леса. Километра через полтора-два он почти выбился из сил и пару раз чуть не подвернул ногу на корнях, торчащих поперек дороги. Зато Пит слегка оклемался и смог двигаться почти без посторонней помощи. Луна окончательно скрылась, лес вокруг сделался довольно густым, и видимость сократилась почти до нуля. Семен в очередной раз налетел на какую-то корягу, пребольно ушиб палец на ноге и решил остановиться на первой же поляне – утро вечера, а тем более ночи, мудренее. Поляна вскоре обнаружилась – тропа прямо на нее и вывела. Здесь кустов не было, а торчали какие-то довольно толстые пни разной высоты и странной формы. Семен сошел с тропы и принялся ощупью выбирать место для лежки – чтоб было сухо и не очень жестко. Пит ему не помогал, а бессмысленно шарахался в темноте туда-сюда и нечленораздельно мычал. На Семена же напали апатия и безразличие ко всему: недосып у него накопился изрядный, и к тому же он пережил мощный выплеск нервной энергии – хорошо хоть, сразу не отрубился! В общем, Семен ощупью нагреб груду какой-то мягкой лесной трухи, лег на нее и отключился, невзирая на комаров и ночную прохладу.
И тут же проснулся, потому что сквозь верхушки деревьев прямо в лицо ему светило солнце. Было жарко, по телу ползали муравьи, а в бок врезалась какая-то палка, да так, что терпеть невозможно. В обстановке Семен разобрался довольно быстро: «Сейчас даже не утро, а чуть ли не середина дня, в бок же врезается не палка, а зачехленный клинок пальмы, которую я с себя так и не снял».
Семен зевнул, потянулся и сел: прямо на него смотрела бурая оскаленная рожа с бледно-голубыми глазами. Случись такое в сумерках, можно было бы и испугаться, но сейчас солнечный день был в разгаре, так что морок быстро рассеялся – это деревянная скульптура, причем она здесь не одна. Пита поблизости не наблюдалось, и Семен стал бродить по поляне, любуясь произведениями первобытного искусства.