Люди былой империи

В Гудаутском полку до сих пор стоит потрясающий аэродром с длиной ВВП, если не ошибаюсь, три с половиной километра. Этот аэродром мог принять любой тип летательных аппаратов. За него воевали в начале девяностых грузины, чтобы захватить не только сам гарнизон, но и хранилище ядерных боеприпасов, находившееся в горах. Офицеры рассказывали, что во время боестолкновений у них едва ли не плавились стволы автоматов и ручных пулемётов. Но в середине шестидесятых никто не мог даже предположить, что до конца империи осталось не очень много лет. По моим сведениям, благодаря усилиям нашего доблестного правительства на одной из лучших в мире военных баз осталось около шестисот человек.

Но вернёмся к предмету разговора.

В конце ВВП располагался так называемый «Дельфинарий», или «Стекляшка», место увеселений офицеров. Сидим мы, дети военных, на галечном пляже, под самым подлётом истребителей, и держим воздушный удар самолётов, летящих на посадку со скоростью триста километров в час, и погружаемся в морскую воду на спор до самого упора: кто дольше выдержит? И, в очередной раз вынырнув из-под воды, под звуки замполитской радиоустановки с бессмертными советскими песнями типа «Орлята учатся летать», бегаем неутомимо возле прибрежного шоссе. И видим, как я сейчас понимаю, «Мерседесы» традиционного цвета. Мы начали махать руками, оттуда величественно ответили. Спереди и сзади ехало несколько машин охраны. Замполит объяснил нам, что прилетели Хрущёв и Вальтер Ульбрихт.

Такова была первая встреча.

Никита Хрущёв (слева) и Вальтер Ульбрихт. Bundesarchiv. Bild 183-B0115-0010-082. Foto: Schaar, Helmut l 15. Januar 1963.

Ночью мы с братом вновь отправились за сеттером. Дэзи начала выть издалека, почуяв близкую охоту. Достали собаку из гаража. Пошли через чайные плантации; малышка Дэзи бежала впереди, почти невидимая в абхазской мгле. Перед перепелиным полем она внезапно застыла, задрав правую переднюю лапу, и заскулила, будто ощущая беду, потом рванулась так, что мы едва успели отцепить поводок. Мы шли, не замечая ничего, охваченные азартом первобытного охотника, приносящего в дом добычу. На пирсе мы постоянно ловили смариду и ставриду, скумбрию или больших каменных бычков. Опыт был. На веранде после наших походов долго стоял аромат подсолнечного масла. Мама нами гордилась.

Дэзи в эту ночь словно чувствовала наш азарт, переходящий в инстинктивное следопытское рвение к поиску добычи. Мы почти бесшумно зашли в заросли, измазались травяной чернью, поскольку были в трико, закатанных под колено, и стали светить фонариком. Дэзи гоняла птиц, и в нашем сидоре, то есть брезентовом вещмешке, уже лежало четыре полупридушенных перепёлки. Пятую она успела загрызть, и пришлось её выбросить.

И тут поднимаются из зарослей здоровенные жлобы и молча начинают нас валить на землю, светя прямо в глаза фонариками несколько помощнее нашего. Мы не успели опомниться, как следом, пыхтя, отдуваясь и отрыгивая, выполз довольно упитанный пузатый мужчина с ружьём наперевес и заорал:

– Вы кто, бл…, такие?! Вы шо здесь…, …, по ночухе шляетесь, …, …, а?! Да я вас … сейчас…!

А следом выходит из тьмы худощавый гражданин в стильных очках и на довольно сносном русском говорит:

– Да бросьте вы, Никита Сергеевич, это же дети!

В общем, утащили нас к штабу (наша мама служила там заведующей секретным делопроизводством) и посадили в кутузку. Дэзи не

отходила от меня ни на минуту, прижимаясь к правой ноге. Когда кто-то из охраны Хрущёва пробовал на нас орать, она, добрейшее существо, не только рычала и лаяла, но даже издавала звуки, похожие на кошачий шип. Ульбрихт, чувствуя себя не в своей тарелке, притащил откуда-то кусок сырого мяса. Дэзи презрительно отвернулась. Тогда первый секретарь СЕПГ уселся рядом с ней на землю и сказал:

– Не будешь кушать, не сможешь помогать.

Молодой слесарь Никита Хрущёв с первой женой Ефросиньей Писаревой. Юзовка (Донецк), 1916 год. По воспоминаниям современников, так одевались юзовские рабочие по выходным. Квалифицированные рабочие в то время неплохо зарабатывали.

Собака искоса на него посмотрела, понюхала мясо и потихоньку начала есть – при этом она оглядывалась на руководителя ГДР и явно чувствовала в нём помощника в несчастье. Аккуратно покушав, Дэзи подошла к Ульбрихту и облизала ему дающую руку. Потом вернулась ко мне и улеглась.

В это время были в разгаре ночные полёты. Двигатели, работающие на форсаже, ревели, как раненые драконы и не давали никому покоя. Но мы-то ребята привычные. И задремали.

Под утро нас разбудили вертухаи, хмуро сообщив, что установили наши личности, и отдали нам не только рогатки, сидор с перепёлками и фонариком, но и драгоценную охотницу Дэзи. Она, кажется, так и не сомкнула глаз.

Вернулись мы с братом в военный городок часов в шесть утра, тайком оставили собаку на попечение хозяина и пошли домой.