…Соколова в Дмитрове опоздала на Дубнинскую электричку. А ехать надо было срочно. Раздосадованная, пошла к стоянке такси, что на вокзальной площади. Может быть, наберется полный комплект, чтобы не так много платить. Повезло: ждали попутчиков молодые муж и жена. Осталось найти четвертого пассажира. Вдруг подкатывает новенький «Москвич». Водитель, не вылезая из кабины, спросил: «Кто до Дубны? Возьму недорого!» Как выглядел водитель, Соколова помнила смутно, хотя сидела рядом, молодые супруги сзади. Кажется, на нем была черная шапка из кролика, синяя куртка. Когда «Москвич» врезался в березу, шофер здорово ударился лбом: все хватался рукой за голову. И, видимо, коленкам досталось, потому что долго сидел на снегу и растирал их. Обошел вокруг машину, махнул рукой. Рядом остановилась «Волга». Он попросил довезти его до Дмитрова.
— А эти муж и жена, вы о них ничего не знаете? — спросила Нина Сергеевна.
— Первый раз их встретила. Ни фамилии, ни имени не знаю.
— Может быть, в разговоре между ними что-нибудь интересное промелькнуло, какая-нибудь подробность. Не ушиблись ли они? — настаивала Герасимова.
Она уже знала, что находится на верном пути. Уже есть приметы угонщика. Если она разыщет еще двух свидетелей, то наверняка получит в два, три раза больше информации о преступнике. А это ключ к успеху. В ее практике не было случая, чтобы преступление оставалось нераскрытым. Идя по следам преступника, она забывала про сон и отдых. Прочная свидетельская база — вот главное в работе старшего следователя Герасимовой. А она, эта база, создается по горячим следам событий. Пока у людей свежие, яркие впечатления. В борьбе со временем Герасимова не жалела себя. Вторую ночь была без сна.
Уроки бесстрашия, принципиальности, преданности своему делу и самоотверженности она получила еще в далекие годы Великой Отечественной войны, в прифронтовом лазарете. Свой партбилет она получила, прислушиваясь к автоматным очередям и взрывам снарядов.
За самоотверженную работу следователем она удостоена ордена Ленина.
Мысль о том, что поиск надо вести в другом направлении, пришла старшему следователю Герасимовой после поездки в Дубну. Она укрепилась, когда Нина Сергеевна расследовала аварию с «Запорожцем». «Не в ту сторону едешь», — сказала себе Герасимова и улыбнулась. Она вспомнила, как однажды по телевизору смотрела соревнования конькобежек. Та, которой прочили победу, на вираже зацепила коньком, упала и закружилась на льду. Тут же вскочила и помчалась под испуганный вздох стадиона в… противоположную сторону.
Подобное пережила в 1941 году сама Нина Сергеевна. Как и все ее сверстницы, она рвалась на фронт. В военкомате и райкоме комсомола твердо отказали. Поздно вечером Нина, незамеченная патрулем, пробралась к железнодорожному составу, укрылась среди ящиков под брезентом. Пригрелась и заснула. Пробудилась под стук колес. Воображение рисовало, как она объявляется на передовой. В армейской газете напечатают заметку: «Так, мол, и так, движимая ненавистью к заклятому врагу, добровольно встала на защиту горячо любимой Родины!..»
Колеса стучали, день, два, пять. А фронта все не было. Хорошо прихватила с собой пакет с сухарями. Так и доехала до Владивостока. Домой не отправили. А зачислили в Краснознаменный Тихоокеанский флот. Направили на курсы медицинских сестер, по окончании которых Нина Герасимова упросила-таки начальство дать ей направление в действующую армию.
…В показаниях пассажиров, которых вез угонщик, фигурировала синяя куртка, оттопыренные уши, разбитый лоб, ушибленные коленки.
У Колязина тоже синяя куртка, большие уши. Но лоб? На нем ни царапины. И как же они не заметили, что он в очках? — Размышляла Герасимова. — Впрочем… — ее осенила догадка. Подполковник милиции тут же написала повестку с приглашением Колязину явиться для дачи дополнительных показаний.
Он пришел в точно назначенное время. Поздоровался и вежливо спросил, поглаживая челку, нашли ли угонщика. Очков на нем не было.
— Стали лучше видеть, Геннадий Иванович? — осведомилась Нина Сергеевна.
— Вы про очки? Да я их не всегда ношу. Врачи не советуют.
Наступила длинная пауза. Герасимова не торопилась нарушать ее. Она внимательно наблюдала за Колязиным. Он чувствовал себя весьма неуютно. Ерзал на стуле, не знал, что делать с руками, то и дело гладил челку.
Наконец старший следователь прервала молчание:
— Геннадий Иванович, можно попросить вас об одном одолжении?
— Ради бога, о чем угодно! — воскликнул внезапно вспотевший Колязин.
— У вас есть расческа? — продолжала Герасимова.
— Есть, — растерялся Геннадий Иванович, — а что?
— Возьмите, пожалуйста, и зачешите вашу челку кверху.
Колязин послушно исполнил просьбу. Наверху лба, у самых волос, ярко краснел широкий рубец.
— Где же поранились так, Геннадий Иванович? — спросила Герасимова.
Колязин судорожно облизал пересохшие губы и вяло ответил:
— Жена неловко буфет открыла и дверцей мне, понимаете, по лбу… Сильно так.
— И коленки тоже дверцей от буфета ушибли?
В глазах у подследственного метался испуг. А старший следователь наступала: