Люди долга и отваги. Книга первая

«Мой дорогой префект Фартушный! — читал Корнев послание француженки, которая уселась в кожаное кресло и с любопытством рассматривала кабинет «префекта» милиции. — Разрешите коротко выразить вам и вашим сотрудникам искреннюю благодарность за возвращение моих личных вещей.

Как только вам стало известно о краже, милиция благодаря эффективности организации в невероятно короткий срок выполнила данное вами задание. Я выражаю свой восторг столь быстрыми действиями в возвращении мне вещей, особенно серого жакета, который связали руки моей покойной мамы. Вашей четкой работе может позавидовать даже наша прославленная парижская полиция. Если я останусь жива после этой войны, буду рада видеть вас своим гостем в Париже.

Считая себя частично виноватой, ибо дала повод к искушению, убедительно прошу вас не судить слишком строго виновную и отнестись к ней милостиво. С уважением — Сесиль Дюваль».

Корнев кончил читать, понимая, что перевел благодарность гостьи коряво, слишком сухо, а она, услышав свою фамилию, вскочила с кожаного кресла. Дюваль взяла у Корнева бумагу и положила ее на стекло письменного стола.

«Шальная какая-то баба, — подумал Фартушный, подходя к развалинам кинотеатра «Северное сияние». Если все француженки такие, то понятно, почему они так много судачат о любви и поцелуях в своих романах».

Его все еще преследовал тонкий запах французских духов «Герлен», который перешел на милицейский мундир и теперь вырывался из-под шинели на морозный воздух.

«Надушилась, мамзель, — думал Фартушный. — И война ей нипочем! Целый парфюмерный магазин вылила на себя. Запах-то какой прилипчивый. По такому запаху наш Борис сразу бы след взял…»

Чтобы забить благоухание, привезенное с Елисейских полей на скалистые берега Кольского фиорда, начальник остановился и закурил крепкую папиросу «Трактор». Дым он пускал намеренно на шинель, а сам поглядывал на раскинувшиеся внизу портовые огни. Оттуда доносились стук пароходных лебедок, поскрипывание вагонных буферов, гудки паровозов.

«Должно быть, на каком-нибудь из этих кораблей, что разгружаются внизу, и приехала на мою голову эта Дюваль», — подумал Фартушный и пустил на шинель очередное облако дыма, чтобы забить запах французских духов.

Открыв дверь особым ключом-отмычкой, сделанным по его заказу на судоверфи Рыбпрома у знакомого директора Сапанадзе, Фартушный почувствовал, что табачный дым все-таки победил. Он снял в передней шинель, вынул из кармана бумагу с благодарностью Дюваль. Входя в столовую, Кузьма Евдокимович крикнул на кухню, где суетилась у плиты жена:

— Все нашли мои пинкертоны, Оксаночка, все вещи той француженки, даже жакет ее серый любимый. Говорит — покойная мама вязала, а мне даже благодарность объявила. Вот! — и с этими словами Фартушный положил на стол письмо Дюваль.

— Какую благодарность? — спросила Оксана, входя в столовую с дымящейся сковородкой. — Видишь, и макароны с олениной уже подгорели…

— Благодарность мне эта француженка написала за отличную работу нашей милиции, — сказал Фартушный, распахивая мундир и подсаживаясь к столу.

Но миролюбивый и благодушный тон его был взорван гневным криком Оксаны:

— Дэ ты був?

Фартушный поднял глаза. На побледневшем лице жены было очень странное выражение.

— Дэ ты був, я кажу? — не сказала, а тихо прошептала Оксана, обходя стол. Сковородка, наполненная поджаренными макаронами, перемешанными с кусочками темного мяса, нервно дрожала в ее полных руках.

— Как где? На работе! — сказал он спокойно, а сам подумал: «Таки унюхала духи. Надо было еще одной папироской тот клятый запах дегазировать!»

— На работе? — закричала жена, швыряя на стол сковородку так, что макароны, как живые, запрыгали по клеенке. — Это называется работа?! — И она ткнула его пальцем в щеку, на которой алели два следа помады «Макс Фактор», отпечатанные полными губами Сесиль Дюваль. Оксана схватила с комода тяжелое зеркало и подала мужу.

— Смотри! Любуйся!..

Фартушный понял все и, стараясь улыбнуться, протянул:

— Так то же — чертова француженка!

— Какая француженка? — закричала жена.

— Так то же дипломатический поцелуй, — оправдывался Фартушный. — Посмотри бумагу.

— Какой дипломатический, греховодник ты старый! Люди кровь проливают на войне, а ты поцелуи домой приносишь…

Сколько труда надо было потратить Кузьме Евдокимовичу, чтобы оправдаться! Прочитав, наконец, благодарность, Оксана съязвила: «В Париж приглашает! Мало вам шашней здесь, в Мурманске!»

Пришлось Фартушному призвать в свидетели лейтенанта Завейко, чтобы жена поверила в его безгрешность. Да и стоит ли вспоминать эту и другие подробности того, как оправдывался Фартушный?..

Много лет прошло с тех пор, посеребрились виски у Кузьмы Евдокимовича. Живет он сейчас в Киеве, да и Оксана стала не та, что была в Мурманске, когда со звоном швыряла щипцы в эмалированный таз во время операций.

Но все равно: всякий раз, как скажут при ней слова «француженка», «туристская поездка в Париж», она сразу настораживается.

И еще она очень не любит серых верблюжьих жакетов…

Александр Саввин ОСТАВЛЯЯ РОДНОЙ ГОРОД