Люди долга и отваги. Книга первая

От Камчатки и до Паланги
наш огромный дом распростерт.
В доме праздничном —
                                  все в порядке!
Люди трудятся.
Жизнь идет…
Помнят долг,
                   не смыкают веки
от одной до другой зари.
Никакие не сверхчеловеки
И не сказочные богатыри.
Просто люди.
                    Из плоти и крови.
Без придуманной мишуры.
Не играющие в героев
(нету времени для игры!)…
Просто служба их
очень нужна.
Просто будни у них —
                                 грозовые.
В час,
        когда не слышна война,
получают они
ордена
и ранения пулевые…
Сквозь немыслимо долгие
                                       стажи,
от начала службы и впредь —
их профессия:
быть на страже.
Их закон:
              себя не жалеть.
И в дороги шагать ненапрасные.
И бессрочно служить стране…
Что касается этого праздника,
то скажу,
раз уж выпало мне:
         Не хочу,
                     чтоб шутя прогудел он,
мимо сердца
легко просвистел,
ибо стал он
                 нужнейшим делом,
нашим праздником,
общим делом!
А не только
                 внутренним делом
Министерства внутренних дел
Человеку в милицейской форме
суть присяги
                   не дано забыть!
Ведь на самом «неслужебном фоне» —
вдумайтесь! —
каким он должен быть,
если люди
               разного покроя,
глядя на него со стороны,
по нему, по одному,
                             порою
судят
о законе всей Страны!

Братья Вайнеры «ГОРОД ПРИНЯЛ!..» (Отрывок из повести)

1

В тесном пенальчике комнаты дежурного судмедэксперта я забралась с ногами на узенькую кушетку, а Стас присел рядом — за письменный стол, на котором закипал электрический чайник. Он совсем рядом — на расстоянии вытянутой руки. Ужасно, безнадежно далеко.

Я смотрела на него: и мне невыносимо хотелось плакать. Никогда еще не чувствовала себя в жизни такой обездоленной — вот здесь, на этой холодной дерматиновой казенной кушетке я с необычайной остротой вдруг поняла, что только он необходим мне для счастья.

Я стала, наверное, старой, потому что не было во мне ни капли ревности, ни интереса к тому — с кем и как он прожил эти годы, мне все это было безразлично: важно было, что он есть, что все годы, которые прошли врозь, — просто миг, ничтожная размолвка вчера вечером, а сегодня мы снова радостно встретились, провели вместе изнурительные сутки, и эти сутки для меня стали каменным мостом между прошлым и будущим, и это будущее без него не могло быть.

Ощущение было особенно сильным оттого, что я бы ни за что не смогла сказать ему этого — и дело тут не в гордости или нежелании сделать первый шаг! Ведь с его точки зрения легче всего объяснить такой порыв тоской одинокой тридцатилетней женщины, с ребенком, неустроенной, когда-то любимой и желающей подштопать прохудившуюся ткань жизни лоскутами старой любви. Всякой зрелой женщине хочется иметь рядом, а точнее — впереди себя — сильного надежного мужчину.

Но мне не нужна была его сила — я дожила до сладкого ощущения способности раздавать долги. Господи, да мне ничего почти не нужно от тебя — я сама хочу дать тебе все! Ах, это никому не объяснишь, это можно почувствовать только сердцем — как радостно в любви давать, а не собирать…

Я смотрела на его серое, осунувшееся за день лицо, тяжелые скулы, резкий нос, суховатый крепкий подбородок, свесившиеся на лоб мягкие волосы, и мое сердце горевало о нем болью не любовницы, а матери. Я не знаю, и знать не хочу — с кем он живет. Но ту женщину, которая сейчас с ним, он не любит. Это я знала наверняка. Я не могла объяснить — откуда во мне эта уверенность, но не сомневалась ни на мгновенье.

В любящих мужчинах есть какая-то размягченность. Может быть, я все придумала, но мне почему-то казалось, что его одержимость в работе возникла потому, что он не выносит из этого здания в свою личную жизнь ни одной крупицы души. Его личная жизнь вне этого громадного дома — не настоящая, бутафорская, она только какими-то внешними чертами напоминает обычную жизнь. Она представлялась мне вроде дизайнерского интерьера в мебельных магазинах — выгородка из двух фанерных стен с фальшивым окном, занавесками, на стене эстамп, расставлена мебель, декорация жилья, но никто в этом жилье не живет, там не любят и не скандалят, не делят вместе мечты и горе. А только стоят равнодушные покупатели. И смотрят. И спрашивают цену…