Люди, дружившие со смертью (СИ)

— А где ей быть, как не под землей. Я ее хорошо спрятал в одном из туннелей. Там же и большая часть золота. Но я бы на вашем… нашем месте… не думал о катакомбах.

Я кивнул: днем мне взбрело в голову пройти к провалу на площади. Его огородили перилами, но смотреть не возбранялось. Внизу же, в катакомбах народу было не меньше, чем наверху. Причем, все, кто был внизу, находились при исполнении — они что-то искали, мерили. Подземелье Тиира наполнилось светом и звуками. Под землей маршировали роты солдат, от этого порой начинали дрожать стаканы на столе или сотрясалась брусчатка мостовых — будто кто невидимый и большой шагает улицами города.

Уже ходили слухи, что то в один, то в другой подвал без стука входили из-под земли солдаты.

— Короче, подытожу, — сказал я. — Наше положенье не изменилось. Имеем те же яйца только в профиль. Раньше из города не могло выбраться две группы по два человека, а теперь — ровно четверо…

— Жаль, — заметил Ади. — А я ведь надеялся на вашу машину.

Анно покачал головой:

— Она все равно нам много не дала бы. За пределы оцепления мы бы вышли никак не быстрей двух недель.

— Тогда подземелье отпадает… Земля тоже, по воздуху может уйти только Дже. Что нам остается?

— Из стихий — вода и огонь, — заметил Зепп.

— Не вижу, как нам может помочь огонь. Разве что пустить этот город по ветру. Мятеж, что ли поднять…

Ади задумался глубоко. Вероятно, он что-то понимал в деле поднятия мятежей.

— Это не наш метод, — заметил я.

— Не наш… — согласился Анно. — Но все же…

— Есть еще вода… — заметил Анно. Я читал в одной книжке, что как-то одни герои оказались в подобном положении и бежали из города, спрятавшись в бочках.

Что-то подобное читал и я, но там положение было совсем другим. Так я и сказал остальным:

— Верно — там был бурная река, здесь же течение — в час по чайной ложке. Там сплавляли тысячи бочек, тут в глаза бросится и одна. К тому же то ведь сказка была…

— Ага, вот и я говорю… — подхватил Ади. — Подобный случай был на севере, там каторжане лес рубили. Двое собрались вот так бежать, сделали коробку, запихнули ее под бревна. Короче, когда через неделю их выловили, в ящике в том было два трупа. Как раз в гробу — взять и закопать. И дух там был смрадный и спертый.

— Ну, это ясно — в шахтах народ вот так часто гибнет, когда воздух заканчивается.

Я посмотрел в окно, в небо карабкалась луна — она была молодой и прибавляла в весе каждую ночь.

— Еще и луна… Озеро гладкое — видно нас будет далеко…

— Я вот что скажу, — заметил Анно, — Надо подводную лодку строить, чтоб мы, значит, в ней по дну озера переплыли. А что тут того озера — две мили. За ночь как нечего делать…

— Басни это, — заявил я. — Подводная лодка это та лодка, которая утонула. Я других не знаю!

— А вот и бывает! Я читал описания таковых у Требля…

— И кто это такой?.. Отчего я не слышал?

— А он молодым пропал без вести… Вероятно утонул.

— Час от часу не легче… — вздохнул я. — А у нас точно нет другого выхода?

Ответом мне была тишина.

Другого выхода не было…

-

Я часто вспоминаю тот портрет в витрине.

Он был выставлен в одном магазинчике на центральной улице Тиира. На нем был изображен действующий деспот. Он был небольшим. Портрет — разумеется, поскольку с Деспотом я так и не увиделся. На нем глава провинции был изображен по пояс на фоне флага этой местности, в льстивом масштабе чуть более чем один к одному.

Изображен он был довольно качественно — но не более. То есть без какой-то тени таланта — просто поделка под искусство.

Пока мы находились в городе, я проходил мимо него никак не менее дюжины раз — никто к нему не приценивался.

На то была веская причина — его цена. Стоил он как две марки золотого песка. То есть для какой-то мазни, которую лет через десять можно выбросить многовато.

Конечно, в случае бы победы этот портрет кто-то бы тут же купил как выражение своей лояльности, но сейчас лояльность с лихвой уравновешивала скупость и осторожность: а вдруг все же проиграет?

Я часто себя спрашиваю — а что стало с тем портретом? Была ли у него иная судьба кроме как сгореть в камине особенно холодной ночью — рано или поздно? И если его не сожгли… Если не выбрали другую подобную же участь — то что с ним? Какую дырку в каком ковре чьего жилища он закрывает? Что стало с хозяином магазина — неужели он не знал, что торгует блестящей, но все же рухлядью?.. Прогорел ли он? Сколько отдал художнику за эту мазню? И дал ли вообще хоть что-то?

Или пройдет еще немного времени и в какой-нибудь лавке антиквара — старьевщика я вновь увижу этот портрет. Какой он будет — с потускневшими красками, засиженный мухами? Что под ним будет написано? Может: «Конец прошлого века. Портрет неизвестного»?

Кто-нибудь знает ответ?

-

Иногда под окнами наших комнат грохотали сапоги с подковами — то стража спешила по одному или другому доносу.

Мы не стали съезжать к озеру — посчитали это небезопасным для нас всех. Да и зачем? В курятнике было холодно и сыро, вдобавок постоянно гудели комары.