Люди Джафара

С одной стороны, это конечно, очень удобно: никаких «прогнутых» поз перед начальством принимать уже не надо, и бояться попасть в чёрный список, и чувствовать себя должным, и прятаться от патрулей; всего этого уже не надо. Не надо прыгать в парадке через «коня» навстречу машущему «увольняшкой» комдиву.

Но в статусе «невыездного» есть, конечно, и свои минусы. Этот статус по-своему очень плох. Потому что никакой отдушины, потому что ни единого глотка чистого, свободного воздуха. Потому что постоянно, без перерыва хотя бы на несколько часов, вокруг тебя шелестят чёртовы странички проклятого Устава, и со всех сторон только глухие стены, и приказы, и красный кирпич, и хаки, и совсем ничего человеческого. Потому что ты двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году не принадлежишь себе, а напротив, принадлежишь кому-то другому, со всеми своими курсантскими потрохами.

И ещё. У тебя, «невыездного» дурака, нет человека, с которым можно просто поговорить, по-людски; человека, который не отсюда, который и слов-то армейских, уставных, не знает. У тебя нет такого человека, кусочка, осколка счастливого безграничного мира, раскинувшегося снаружи, за стенами училища. Да чего там говорить, ты уже просто не помнишь этого «наружного» мира и ингода искренне сомневаешься в том, что он вообще существует. Хоть где-то.

Вопрос: так где же я познакомился с Маринкой, если и за стену училища-то после присяги не выходил?

Ну, во-первых, я ведь уже упоминал, что мне просто повезло, волшебно повезло. А во-вторых, я всё же выходил иногда за стену училища, правда, очень недалеко и очень ненадолго.

Короче говоря, дело было так. В нашем училище, как в любой части, где есть парк техники, в числе прочих нарядов существует и так называемый наряд по КТП (контрольно-техническому пункту). И в обязанности дневального по КТП помимо всего прочего входит отпирание ворот стоянки офицерских автомобилей. Сама стоянка — внутри училища, а ворота — во внешней стороне. Таким образом, чтобы отпереть эти ворота, надо было выскочить через КПП из училища и пройти метров двести вдоль стены.

И вот однажды, в конце второго курса, стоял я в таком наряде. Где-то ближе к обеду выскакиваю с КПП в очередной раз открывать ворота. Как вдруг — глядь, а навстречу идёт такая куколка, какая и в нервных курсантских снах не привидится. А остановиться-то, чтобы попытаться познакомиться, — нельзя. Я же при исполнении. Не дай Бог, заметит кто из начальства, что я тут стою и лясы точу, проблем не оберёшься. И тогда я на ходу цепляю её под руку, разворачиваю, и как был — при повязке дневального и штык-ноже, — увлекаю за собой.

«Девушка, умоляю вас, не останавливайтесь и не отталкиваете меня — это вопрос жизни и смерти.»

«Что вам надо?» — немного нервно спрашивает она, но продолжает движение борт о борт со мной.

«Умоляю вас, девушка, никаких вопросов. Ваше имя и адрес.»

«Зачем?»

«Боже мой, девушка, если потом вы не захотите меня видеть, я исчезну — слово курсанта. Только ваше имя и адрес. Прошу вас, быстрее — осталось всего тридцать метров…»

Так мы с Маринкой и познакомились. Оказалось, она жила всего метрах в сорока от стены училища. Там стояли пятиэтажка, двухэтажка и ещё один частный дом на две семьи. Кто бы мог подумать, что как-раз в этом доме, так близко от гиенны, в которой я обертался, живёт такая красавица?

Тогда она училась в девятом классе. Жила вдвоём с матерью, Ниной Марковной, чудесной, доброй женщиной. Нина Марковна с первого же дня относилась ко мне очень хорошо: мрачные курсантские будни были ей отлично известны — в своё время она долго работала на складе РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения) нашего училища.

Именно в тот прекрасный, благословенный апрельский день у меня появилась вожделенная отдушина во внешний мир, о котором я к тому времени уже почти забыл.

Именно в тот день я мгновенно превратился из убогого, мрачного «невыездного» в одного из самых счастливых курсантов нашего училища.

Теперь мне не надо было мечтать об увольнительных. Теперь достаточно было просто перемахнуть через забор и пробежать сорок метров открытого пространства, чтобы с головой погрузиться в атмосферу домашнего уюта, заботы и любви.

Особенно удобно и приятно было смываться к Маринке из наряда. Проинструктировал напарника-дневального (обычно им оказывался лучший друг Пирог), осмотрелся на местности и прямо с повязкой и штык-ножом дунул в самоход. Если какая проверка — дежурный по училищу нагрянул или Джафару не спится, — и возникает логичный вопрос: «А где же курсант Кондырев? В самоходе?» — Пирог хладнокровно отвечает: «Да что вы, какой там самоход. Он просто где-то на территории, сейчас приведу,» — летит за мной, и уже через десять минут мы предстаём пред очи проверяющего в полнейшей боевой готовности.

А с Маринкой у нас была самая настоящая любовь. Не по-курсантски чистая и светлая. Чёрт с ними, с напряжёнными снами, для меня тогда гораздо важнее было другое — честное человеческое общение, возможность хоть на время вынырнуть из проклятой клеевой реки, вынырнуть и перевести дух.