Люди Джафара

Развёл. Развёл на доверии. Как детей, как салаг зелёных. Потому что нет уж, товариш майор, «на казарму» — это не к нам. «На казарме» работают двоечники и «политические». И должны они побелить все потолки, покрасить все стены и окна, навести все «сапожки», ободрать с полов старую краску, положить новую, вскрыть сверху мастикой и натереть до блеска. И это ещё далеко не всё.

В общем, бедняги, которые «на казарме», сутками шуршат электровениками как заведенные и едва-едва успевают закончить к началу нового семестра. И дело даже не в том, что работы больше нет. Очень даже есть. Во всяком случае, найдётся, если надо. Просто по времени уже полный цейтнот — отпуск закончится. Так что нет уж, премного благодарны. Мы уж лучше плитку положим, честное слово!

Ну ладно, цемент нашли в наружной каптёрке. Кирпичи старшина дал. А песок? Легко сказать, мол, не маленькие, найдёте. А где же его найдёшь, если из училища никуда не выйдешь детские площадки потрошить. Да ещё ведь не май — зима на дворе!

Вспомнили о пожарном щите в караульном городке. Ночью, когда по близости не было дежурного по училищу, прокрались в караульный городок к пожарному ящику с песком. А там — мама! — льда на пол-метра. Содрали со щита лом и давай долбить. Полночи на этот чёртов лёд убили, пока добрались до песка. Потом вспомнили — носить-то его нечем! По-диверсантски сломали замок в наружной каптёрке четвёртого курса, рискуя здоровьем, украли лопаты и вёдра. Натаскали песка.

Работа пошла быстро — я бортики поднимаю, Виталик следом плитку кладёт. Мастерков нету, так мы руками наловчились. (Правда, бортиков оказалось не три, а четыре, но нас тогда это уже не смутило.)

К следующему вечеру закончили. Тут же кинулись к комбату, доложить об исполнении. А сами уже прикидываем, вот, мол, сейчас быстренько помоемся, переоденемся, получим отпускные документы и ещё на сегодняшний вечерний поезд как-раз поспеем. Я — на свой, киевский. Виталик — на свой, крымский.

Комбат пришёл принимать работу, осмотрелся, заулыбался:

«Молодцы, ребята. Отличная работа. Можно ехать домой.»

Мы и плечи расправили. А он всё улыбается, странно так, нездорово. Но мы на это тогда внимания не обратили — уж больно домой хотелось.

«Разрешите идти, товариш майор?» — спрашиваем, а сами аж притопываем на месте от нетерпения.

«А чего же, — пожимает плечами комбат всё с той же улыбочкой на губах. — Идите, товарищи курсанты. Вот только ещё эти три бортика обложите плиткой и — мотайте на все четыре стороны…»

«Так вы же говорили…» — робко пытаемся возражать.

«Что я говорил?» — спрашивает Чегликов и улыбается, улыбается пуще прежнего.

«Ну, того, насчёт трёх бортиков…»

«Не помню, — пожимает плечами. — О бортиках действительно говорил, вопросов нет. Но чтобы именно о трёх…»

Мы уже потихоньку злимся и дружно крутим в кармане кукиши, но — делать нечего — продолжаем работать. Уж больно домой хочется. Это старшекурсники привыкли, что их дом — казарма, поэтому их так уж сильно к родным пенатам не тянет. А мы ведь салаги, только недавно от маминой юбки!

Жутко обидно, но сцепили зубы — и за дело.

Тем более, что уже ведь всё есть. Практически всё. Разве что кроме мастерков. И самое обидное, что вместо мастерка совершенно ничего равноценно нельзя использовать, кроме самого мастерка. Ну, может быть, только какой-нибудь гипотетический детский совочек, формами и размерами приближающийся к тому же самому мастерку. Что называется, «разумом начали — разумом кончили».

Так что работаем руками. Которые, к слову сказать, на вторые сутки уже на клешни бабушки Яги похожи. Смотреть страшно: глубокие морщины изрезали ладони словно раны.

Ладно. Парились-парились, пока не закончили и эти три бортика. Снова бежим докладывать комбату. Пришёл, оценил.

«До чего же ладно работаете, ребята! Любо-дорого смотреть…» — и опять улыбается.

Неужто снова каверза? Мы ведь уже учёные. Как эту улыбку заметили, так сразу и поняли, что эпопее нашей плиточной явно не суждено закончиться так быстро. И точно:

«Ну что ж, всё отлично, — радуясь чему-то, вещает майор Чегликов. — Тогда дело за небольшим. Вон ещё по коридорчику четыре „дючки“. Сделаете там бортики, плитку, ну в общем, всё как положено — и домой…»

Теперь я, кажется, понимаю, почему нам мастерков не выдали: Чегликов и так жизнью здорово рисукет.

Ладно. Переглядываемся, подступаем к нему:

«Ну товарищ майор, ну вы же обещали…» — хотя прекрасно понимаем, что это — разговоры в пользу бедных.

И нисколько не ошибаемся.

«Мне нужны были плиточники, чтобы сделать туалет, — строго заявляет комбат. — Сделайте туалет и езжайте себе домой, вопросов нет. Я своё слово держу.»

Ладно. Добро. Значит, нам насчёт трёх бортиков послышалось. Не может ведь целый майор, командир батареи, член партии, говорить неправду!

Так мы тогда считали. Глупые были.

Короче говоря, ещё через сутки мы и эти бортики приговорили. Уставшие до смерти, грязные. Но — как закончили, даже перекурить не задержались — сразу бросились докладывать о выполнении. Отпуск-то идёт!