М а р а т сидит на табуретке у печки. Л е н а — на койке. На другой койке сидит К а т я и смотрит в окно. Еле слышно посвистывает ветер. В комнате полумрак.
М а р а т (Лене, продолжая разговор)
. Конечно, у нас так все и пошло. С первой осени, с пятьдесят четвертого. Собрали мы урожай, а наши гастролеры — кто куда. Которые на горячие тысячи приехали. Технику побросали. Пришли мы на поле, трактора стоят, как после бомбежки, честное слово. Кабины — и те покалеченные.Л е н а (лузгая семечки)
. И жилье. Жилье тоже, я слыхала, у вас на стихию пустили.М а р а т. Факт, пустили. Поставили этот «сборнощелевой».
К а т я (робко)
. Какой?М а р а т. Ну сборнощитовой. Финские они, что ли, сборные такие дома. Щели — во!
Л е н а (лузгает семечки)
. Правильно. У нас в «Ульяновском» тоже говорили, что ваш совхоз два года просуществовал исключительно за счет народа. А не за счет руководства.М а р а т. Точно. Вчера-то, правда, слух был — директора нашего менять будут… А ты вот почему бежишь из хорошего совхоза? У вас-то здорово живут.
Л е н а. Я?
М а р а т. А я, что ли?
Л е н а. Потому.
М а р а т. Почему — потому?
Л е н а. Потому что у нас директор боится задеть самолюбие хулигана.
М а р а т. Боится! Ваш Петр Иванович? Путаешь.
Л е н а. Да, «путаешь»! А как стала недостатки высказывать и про это, так меня же еще и дурой поставили.
М а р а т. Директору сказала про хулигана? Петру Ивановичу?
Л е н а. И директору и рабочкому. А они только посмеялись. Ты бы, говорят, сказала про хулигана, когда он еще жил у нас и вел себя по-хулигански. А чего же ты говоришь, когда он уже уволился и не ведет себя?
М а р а т. Значит, ты после сказала, когда его уже не было? Тебя чего-то не поймешь.
Л е н а. Который безбашковый, он и сам себя не поймет. (Кате.)
Ты что, к кому из родных ехала или просто так?К а т я. Просто так… Взяла в райкоме путевку и поехала.
Л е н а. Тогда ты к нам старайся. В «Ульяновский». Знаешь, как живут! С ихним (кивает на Марата)
, с «Буревестником», рядом не лежал. (Встает.) В магазине вроде косынки привезли — по пятьдесят пять. (Выходит.)К а т я (робко)
. А тебя как зовут?М а р а т (хмуро)
. Меня? Марат.К а т я. А ласково тебя как зовут?
М а р а т. Ласково? Как — ласково?
К а т я. Ласково… Ну, коротко, значит. Как тебя мать зовет или сестренка?
М а р а т. У меня никого нету. Я детдомовский.
К а т я (после паузы)
. А ты уезжаешь, да?М а р а т. Уезжаю… Последняя моя ночь на целине. Утром автобус пойдет на станцию.
К а т я. А почему, Марат?
М а р а т. Да неохота говорить.
Пауза.
К а т я. С утра мороз какой был. А сейчас тепло-тепло.
М а р а т. Это перед бураном.
Дверь со стуком распахивается. Входит Т а н я.
Т а н я. Чего без света сидите? (Зажигает свет.)
Тоже мне народ — удивляюсь! Сидят без света, как суслики. (Скидывает на ближайшую койку пальто и пуховый платок.) В промтоварный приемники привезли — «Урал», по тысяче триста. И косынки по пятьдесят пять. Капроновые. (Подбегает к своей каморке, отпирает ее, входит, выходит, засовывая что-то в карман жакетки, запирает.) Приехал директор с «Ульяновского» — завтра весь совхоз за приемниками кинется. (Кате.) А ты все сидишь, да? Ко мне никто не звонил? (Марату.) Из «Буревестника» последние сбегают — эх вы! (Кате.) Никто не звонил?К а т я. Нет, никто не звонил.
Т а н я (останавливается посреди комнаты и осматривается)
. Эта койка освободилась, да? (Подскакивает к незаправленной койке, сдергивает смятое одеяло, хватает простыни, мельком осматривает их, складывает, кладет на подоконник.) Автобус со станции пришел. Какие-то к нам приехали. Одна красивая, как киноартистка. (Кате.) Слышь, ты посмотри тут за порядком, а я опять на полчаса сбегаю, ладно? Вот эти койки все свободные, если кто придет. Я пошла. (Набрасывает пальто и устремляется к двери, но возвращается.) Ты ела сегодня? Что ж ты молчишь? (Кидается к своей каморке, отпирает ее, берет там тарелку, запирает и подает тарелку Кате.) Тоже мне святая — сидит и молчит. Вот у таких только чемоданы и воровать. (Выходит.)К а т я (ей вслед)
. Спасибо. (Принимается есть.)М а р а т. А у тебя что, чемодан украли?