Люди города Ура

Вола моего из хлева не гонят пастись — его погонщик ушел,
Барана моего из хлева не гонят пастись — его пастырь ушел,
В каналах моего города воистину набрался песок,
Воистину они обращены в жилище лисиц,
Не текут в них проточные воды — заботившийся о них ушел,
На полях моего города нет ячменя — надзиратель [10]ушел…
…Мое добро пришедший снизу вниз унес по реке
(мое добро! — говорю я),
Мое добро пришедший сверху вверх унес по реке
(мое добро! — говорю я),
Мое серебро и каменья разобраны —
(мое добро! — говорю я),
Мои сокровища разорены —
(мое добро! — говорю я),
Моим серебром, кто не знал серебра, тот наполнил руки,
Моими каменьями, кто не знал каменьев, тот украсил шею…

Таким образом, нашествие амореев принимало характер социального переворота и краха гигантского псевдо-«латифундиального» хозяйства царей III династии Ура. Дезорганизация царского хозяйства и разорение или уничтожение хлебных складов на всем востоке страны привели к голоду в городах, не попавших в руки к амореям: ведь в «Царстве Шумера и Аккада» при царях Ура не поощрялись самостоятельные хозяйства, и огромное множество городского населения, а также сельской бюрократии и надсмотрщиков целиком зависело от царских пайков.

Цари новой династии «Царства Шумера и Аккада», правившие в Иссине, сохранили нечто приближающееся к традиционному порядку в городах по Евфрату — если не на всем протяжении от Мари (на среднем течении р. Евфрат) до Ура (недалеко от его устья), то, во всяком случае, вокруг Иссина и общегосударственного культового центра — Ниппура. В частности, нам известно, что здесь продолжали функционировать царские мастерские прежнего образца, [11]однако учетные документы царских сельскохозяйственных имений исчезают. Нередко возникали, видимо, такие ситуации, в которых начальникам и надсмотрщикам полевых работ (а подальше от столицы — и мастерских) попросту не перед кем было отчитываться; номинально оставаясь царскими служащими, они фактически начали действовать как хозяева, на свой риск и страх. 100–150 лет спустя мы встретим в Нижней Месопотамии частные мастерские (несколько меньшего масштаба, чем прежние царско-храмовые), основанные на снабжении сырьем через частную торговлю и не полагающиеся более на централизованное распределение производимой продукции.

Еще более влияла на общее положение в стране проблема снабжения огромных толп царских служащих и царских работников. При III династии Ура всякое самостоятельное хозяйствование царских служащих, не говоря уже о производящем персонале, не поощрялось; выдача земельных наделов служащим хотя и не совсем прекратилась, [12]но осуществлялась, видимо, лишь в каких-то единичных случаях, а в остальных почти полностью была заменена системой пайков. [13]Но при сложившейся теперь в стране политической и военной обстановке государство не могло брать на себя бесперебойное обеспечение постоянными пайками не только служащих, но и непосредственных производителей продукции; пришлось участки царско-храмовой земли раздавать самим царским служащим и даже работникам, и они начинали вести на них фактически частное хозяйство, хотя и не были их собственниками.

Все эти тенденции еще усилились лет сто спустя. По мере того как ирригационная система Нижней Месопотамии, никем не поддерживаемая (а каналы требуют почти ежегодного обновления), приходила в негодность, богатые поля Шумера, привлекшие сюда овцеводов, которые использовали их главным образом под пастбище, быстро превращались в выжженную пустыню. Как говорится в «Плаче о гибели Ура»: [14]

Мои поля, как поля, откуда изгнана (?) мотыга, выращивают нечистые, сорные травы (?),
Мои пальмовые рощи и сады, дарившие много патоки и сикеры, воистину выращивают тернии,
Моя равнина, где веселились и пировали, воистину высохла, как печь (?)…