Люди государевы

Прождав до обеда, он вернулся обратно. А на Преображенском подворье стояла суматоха.

Караульный сержант Иван Ловчиков, получив доклад от Елистратова, взял его под арест и доложил о происшествии капитану Малкову который оповестил князя Ромодановского, что колодник бежал неизвестно куда и что второго солдата на месте тоже нет.

Князь велел послать промеморию в полицмейстерскую контору с описанием примет бежавшего колодника и привести на допрос караульного солдата Елистратова. На допросе Елистратов признал, что, когда Артемонов отстоял свои часы, то разбудил его в четвертом часу и пошел спать. Он же, Елистратов, постоял с час и уснул. Каким случаем тот колодник с себя кандалы скинул и бежал, того он не ведает, потому что в то время спал, а поноровки его по утечке того колодника ни для чего не было.

К концу допроса Ромодановскому доложили, что вернулся другой солдат, что бегал искать колодника. Обоих солдат взяли за караул. Машина Преображенского приказа закрутилась. Через день был опубликован указ о поимке беглого колодника Лариона Верещагина и сообщалось, что оной колодник ростом высок, волос сед, бороду бреет, лицом одутловат, глаза серые, подслеп, телом толст…

Имущество Верещагина было продано с торгов, деньги отправлены в Преображенский приказ. Жена и дети его взяты под арест и были под ним пять лет.

Солдата же Петра Елистратова по указу Ромодановского подвергли особому розыску. В подозрении сговора с колодником трижды был он пытан огнем и бит нещадно кнутом на виске. Через пять месяцев подьячий бесстрастно отметил в деле, что «колодник Петр Елистратов умре» и «тело сдано жене его для погребения».

Полковник Батасов вернулся в Тобольск, но к важным делам допущен не был. Полк его по указу Военной коллегии с 27 сентября 1723 года был принят полковником Збруевым.

Глава 54

Большие декабрьские снега легли на урман, и опустились под их тяжестью лапы елей и пихт. Их островерхье упиралось прямо в близкую яркую синь, и снизу было видно, как там, наверху среди вершин, куда вольнее и просторнее, чем тут, на земле, где дугой гнутся березки, ложась одна на другую, а покрывший их снег сотворил почти юрту, будто бухаретин тут, в глуши, заселился. Непролазный летом бурелом, сейчас полузасыпанный, пугал в полутьме диковинными снежными фигурами. А сунься вглубь через него, и ухнет куда-то в пустоту нога, и хрустнет лыжа. А без лыж далеко по такому снегу не уйдешь.

Скит старца Софония был рядом, и Федька Немчинов не опасался надвигающихся сумерек. Глубокие снега скрали лесные тропы и дорожки к тайным лесным убежищам, и пустынники вздохнули спокойней. Рыскавший по урману отряд вице-губернатора Петрово-Соловово будто утихомирился, и, казалось, можно спокойно жить до весны. Но перед Рождеством прибежал в Софониеву пустынь слобожанин и сказал, что в Абацкую слободу пришел отряд под командой майора Альбера и что хочет тот майор взять всех пустынников под арест. И вот-вот могут быть в обители.

Узнав новость, старец Софоний велел караульным стоять у ворот все время, а в часовню натаскать бересты, смолья и сена, дабы не дать слугам антихристовым завладеть собой и быть уведенными, как отец Сергий.

Люди готовили смертные рубахи и почти не выходили из часовни, молились. Старец Софоний призвал к себе Федьку Немчинова, который с Михаилом Енбаковым жил тут уже второй месяц, и сказал, что надобно предупредить о майоре Альбере старца Филиппа, что лучше никто того не сделает, как он.

Ходу до пустыни старца Филиппа было день.

Отряд подкрался под самую рождественскую ночь, когда старец Софоний заканчивал праздничную вечерню перед всей братией и пустынниками. У ворот стоял на карауле Михаило Енбаков и поглядывал на светящуюся в темноте прорубь окна часовни в виде креста. Внезапно кто-то навалился на него сзади и зажал рот. Михаил, резко присев, освободился, и его страшный вопль пронзил ночную тишину. Но тут же пресекся: сразу три тела навалились на него, и он только успел выхватить нож из-за голенища и, падая под тяжестью чужих тел, направить его себе в живот.

В часовне услышали крик и успели запереться. Солдаты отбросили от стен часовни сено. Майор Альбер, стоя у окна спиной к стене, прокричал:

— Отворите! Вины ваши прощены будут!..

— Лучше закона и веры истинной убиенным быти, нежели еретиком в посмехе и ругани под началом антихристовым! — прокричал старец. Из окна раздались два выстрела, и майор схватился за плечо. Он приказал ломать двери.

Внутри люди тесно сгрудились, колыхнулись к амвону. Раздался плач сына Падуши, но тут же осекся в кофте матери.

— Сердцеведче господи, — возгласил старец Софоний, — виждь злобу кровопийцев безбожных, яко сноповом равне связня братию нашу, затязаша и обитель огнем пожгоша отца Сергия великомученика, и до нас приидоша, такожде сотворити имут. Но, о судие праведный, приими духи наша, яко же и всех, иже тебе ради от нападания и страха мучителей сами себе различным смертем предавше. И вмени нам в закон истинного страдания, поистинне, яко тебе ради умервщляемся и яко же овцы от волков на смерть предаемся…