Люди и атомы

Была выдвинута теория, что мы применили бомбу из политических, а не из военных соображений, стремясь окончить войну с Японией прежде, чем Советский Союз сможет в нее вступить. Сторонники этой точки зрения, особенно профессор физики П. М. С. Блэккетт, лауреат Нобелевской премии, указывали на то, что вторжение в Японию, которое должно стоить жизни миллиону американцев и двум миллионам японцев, не намечалось раньше 1 ноября 1945 г. «Если это так,— спрашивает профессор Блэккетт,— то почему мы не подождали с применением бомбы до 1 ноября? Тем временем мы могли бы проводить интенсивные воздушные бомбардировки и осуществить военно-морскую блокаду, если бы и это не привело к капитуляции, то тогда мы могли бы применить бомбы до начала вторжения».

Хотя с первого взгляда ход рассуждений кажется логичным, здесь полностью игнорируются факты.

В своем заявлении перед Комитетом вооруженных сил и Комиссией по иностранным делам У. Аврелл Гарриман, бывший тогда специальным помощником президента, заявил, что «в Потсдаме, более чем через пять месяцев после Ялты, Объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил все еще планировал вторжение на Японские острова и считал необходимым участие Советского Союза в тихоокеанской войне».

Рассказывая о Потсдамской конференции доктору Артуру X. Комптону, президент Трумэн особо подчеркивал тот факт, что американцы стремились заручиться поддержкой России. Доктор Комптон вспоминает:

«Почти каждый раз он (Трумэн), встречаясь со Сталиным (в Потсдаме), спрашивал, скоро ли начнется наступление русских армий в Манчжурии. Если (а это сейчас, по-видимому, возможно) наступление русских начнется одновременно с сокрушительной демонстрацией мощных новых бомб, это приведет в чувство даже преисполненных решимости японских милитаристов. «8 августа,— объявил Сталин,— самый ранний срок, когда советские войска на Манчжурском фронте смогут быть приведены в полную боевую готовность».

Как объяснил мне Трумэн, на этом основывалась тщательно продуманная американская стратегия».

Дело в том, что мы совсем не были уверены, что атомные бомбы сами по себе достаточны для быстрого завершения войны. Как отмечал доктор Комптон, «даже в случае атомной бомбардировки и объявления Россией войны было почти невозможно добиться капитуляции японского правительства».

Более того, даже если атомная бомбардировка и привела бы к капитуляции Японии до официального объявления ей Советским Союзом войны, мы не смогли бы задержать вторжения советских войск в Манчжурию. Как сказал Гарриман адмиралу Леги, «Россия вступила бы в войну независимо от наших действий».

Возникает вопрос: если все это так, то почему мы не подождали до 1 ноября в расчете на то, что Япония капитулирует раньше намеченной даты вторжения? Одно объяснение дал на этот вопрос министр Стимсон, отметив, что обычные бомбы за три месяца, с августа по ноябрь, причинили бы больше разрушений, чем одна атомная. Другое объяснение сводится к тому, что в течение этого времени мы рисковали бы жизнью нескольких тысяч американцев.

Министр Стимсон сказал по этому поводу:

«Моя главная цель состоит в том, чтобы победоносно завершить войну ценой наименьших жертв среди солдат, которых я помогал растить. В свете имеющихся альтернатив я верю, что никто в нашем положении, неся такое бремя ответственности и обладая оружием, способным спасти многие жизни и закончить войну, не удержался бы от его применения и не смог бы после этого глядеть в лицо своим соотечественникам».

Были и такие, кто утверждал, что в решении о применении бомбы значительную роль сыграло желание оправдать израсходованные два миллиарда долларов на Манхэттенский проект. Но это слишком даже для профессора Блэккетта. «Человеческий ум,— писал он в своей книге «Страх, война и бомба»,— вряд ли мог создать теорию о применении бомбы более оскорбительную для американского народа».

Когда министру Стимсону были переданы на утверждение детальные планы атомного нападения на Японию, он вычеркнул «при полном одобрении президента Трумэна» из списка предложенных целей город Киото. «Хотя это была цель исключительно важная в военном отношении,— писал он в журнале «Харпере»,— Киото — древняя столица Японии и храм японского искусства и культуры. Мы решили пощадить его». Он одобрил другие четыре цели — Хиросиму, Кокуру, Нагасаки и Ниигату.

Впервые Трумэн сказал Сталину об атомной бомбе 24 июля, во время Потсдамской конференции, которая открылась на следующий день после испытания в Нью- Мексико, о чем Трумэн был немедленно извещен. По рекомендации своих главных советников он «между прочим» сообщил Сталину о том, что у американцев есть новое оружие невероятной разрушительной силы. Как вспоминает Трумэн, Сталин «не проявил особого интереса. Он только сказал, что рад это услышать и надеется, что мы сумеем как следует использовать его против японцев». Как мы узнали спустя пять лет, Сталин знал все о бомбе даже раньше Трумэна.