Люди и боги

— Возможно, окажусь… Если денег не верну… — пропела Корделия, покачивая кресло. Архиматерь вновь задышала ровно.

— Значит, вам нужна от меня чистая победа и сто сорок тысяч эфесов.

— А вам от меня, милорд?

Эрвин потер виски, размышляя. Усталость, бессильная тоска. Чего можно хотеть-то? Что можно изменить?

— Доверяете ли вы кому-либо в капитуле?

— Мать Октавия ордена Эмилии кое-в-чем зависит от меня. А мать Алиса — агатовка — мечтает видеть вас на троне.

— Оставьте им организацию Вселенского собора и собирайтесь в дорогу. Будьте моим гостем… на войне.

Корделия почти не колебалась.

— Почту за честь, милорд.

— Так легко?.. — вырвалось у него.

— Видимо, вы очень устали, милорд. Очевидно, что я пойду с вами. В отличие от вас, я хочу себе место на иконах.

Они скрепили договор словами лорда и леди, пожали друг другу руки. Корделия взялась за ручки каталки, чтобы увезти спящую Эллину. Как тут Эрвин произнес:

— Святая мать… помолитесь о душе Ионы.

Она помрачнела, красивое лицо стало жестким, будто высеченным из камня.

— Я не могу, милорд.

— Вы — главная служительница смерти в этом несчастном мире. Кто же может, если не вы?

— Вы видели тело сестры?

— Конечно, нет.

— А видели человека, который видел?

— Нет, но причем…

— Заупокойную не служат заочно. Сестрица смерти плачет, когда отпевают живого человека.

— Иона мертва!

— Вероятно, так и есть. Но пока не знаете наверняка, вы обязаны надеяться. Праматери презирают тех, кто слишком рано теряет надежду.

4–5 июня 1775 г. от Сошествия

Графство Эрроубэк

— Вяленая рыбка! Просто объедение! — выкрикивал старик, шествуя вдоль перрона. Его голос звучал, как несмазанное колесо телеги: столь же скрипуче, столь же монотонно. — К пиву и элю лучшая закуска! Вяленая рыбка! Фунт за полтинку!

Старик хромал на одну ногу и опирался на рукоять тележки, которую толкал перед собой. Над тележкой высилась рама из прутьев, через раму вдоль и поперек, и крест-накрест тянулась леска, а с лески свисали гроздья тщедушных карасей. Вяленые рыбинки, связанные за хвосты, понуро качавшиеся на ветру, напоминали одновременно и спелую рябину, и покойников на виселице. Возле тележки вприпрыжку шагал мальчик, длинной метелкой отгоняя мух.

— Рыбка — вкуснотища! К пиву… — скрипучий голос старика потонул в металлическом лязге. Состав распахнул две дюжины дверей, сбросил две дюжины подножек.

— Пора, милорд, — произнес кайр Джемис.

Эрвин скользнул взглядом по платформе. Кроме старичка с мальчиком, тут были еще трое торговцев рыбой, бабка с мешком семечек, молодка с пирожками, да красномордый пивовар с парой бочек на телеге. Единственный извозчик дремал на козлах брички, единственный констебль грозил дубинкой собаке, чтоб не лаяла на состав. Начальник станции покачивался в кресле-качалке на балконе двухэтажной избы, заменяющей собою вокзал. В такт качанию голова начальника медленно кивала, будто выражая спокойное удовлетворение. «Поселок Фишер Хат, баронство Бонеган» — гласила вывеска на крыше избы.

— Пора, — согласился Эрвин. — Командуйте атаку… Или что-нибудь в этом роде.

Всю весну агатовские батальоны отрабатывали боевой десант из поезда. Грохот сапог заглушил все вокруг, от черных плащей потемнело в глазах. За минуту две роты высыпали на платформу, разбились на дюжины, построились для уличного боя. Третья рота заняла позицию по другую сторону состава, исключая возможность удара с тыла. Дюжина кайров влетела в здание станции, другая захватила инженерную будку, чтобы не дать механику отключить искру. Стрелковая рота заняла крыши вагонов, беря под прицел любого, кто не носил двуцветный плащ. На каждого местного жителя пришлось где-то по десятку северных луков.

Похоже, обитатели станции не поняли, что их атакуют. Кайры готовились убивать лишь тех, кто окажет сопротивление, а о сопротивлении никто и не думал. Бабка с семечками только сотворила спираль. Пивовар просиял:

— Славные воины, пейте лучшее пиво графства Эрроубэк! Офицерам даю скидку!

Старик с рыбой ругнулся, когда солдаты преградили ему путь. Остановился, переждал, пока все разбегутся по позициям, а затем вернулся к делу:

— Вяленая рыбка, закуска — объедение!

Только молодка с пирожками отчего-то кинулась наутек, да собака зашлась истошным лаем. Констебль огрел ее дубинкой:

— Ать!

Герцог Эрвин София вышел на перрон. Дело шло к вечеру, солнце клонилось к закату, но все еще изрядно пекло. Дышалось с трудом, воздух был сух и неприятен. Пахло красной альмерской пылью — и карасями, конечно же.

Капитан Гордон Сью, командир первой роты, отрапортовал:

— Станция захвачена, милорд. Сопротивления не встречено. Пленные построены.