Ах, стыдно неземной,
Летучей птахе
Почувствовать спиной
Всю тяжесть плахи!
А плоти жалкий стон?
А слезы злые?
Небесной жизни сон
И сны земные.
В забвенье пал гонец.
Душа молчала.
Вот миг, когда конец
Явил начало.
Ты выпал из гнезда,
Птенец Вселенной,
Твоя душа – звезда
Во тьме нетленной.
Под млечностью кадил
Завис над бездной.
Казнил, но пощадил
Отец Небесный.
Постиг земную суть —
Пылают кости.
В глазницах – Млечный Путь.
В запястьях – гвозди.
*
Как лунное кольцо,
Как лик божницы,
Надвинулось лицо
Былой блудницы.
От Млечного Креста
Неотдалимы
Молящие уста,
Сны Магдалины.
Ни дева, ни жена,
О Божьем Сыне
Печалится она,
Дитя пустыни.
Меж чахнущих хлебов,
В захлестах смога,
Зовет свою любовь —
Живого Бога.
Зовет душа – не плоть, —
Так зычут гуси:
«Сойди ко мне, Господь!
О, Иисусе!»
А вечности шуга
Воняет тиной.
И адская дуга
Над Палестиной.
Cочатся медовые луны,
Иудово племя хмеля,
Полны виноградные чаши,
Пусты виноградные лозы…
И чудится голос Адама:
«Помилуй, зверину, меня,
Исусе сладчайший и горький,
Что зимние слезы».
Взошли под луной
Отдаленных дождей зеленя...
И всхлип соловья
Повторяет сердчишко мимозы...
Сухой, как земля,
Тугой, как змея,
Иуда безумен
В изломе священного транса,
Он тайной гортанной клеймен,
И ходит по кругу
Сладчайшая чаша
Пространства,
Горчайшая чаша
Времен.
Запричитал Иуда:
«Только я
любил тебя!
Так мудрая змея
Младенца человеческого любит,
И кольцами теснейшими голубит.
Чтоб не был ты
наивен и смешон
На ложе нашей пагубной подружки
Я! —
воровато поднял капюшон,
Пошел и предал тайные пирушки!
Чтоб не томился ты, как Божий перст,
Земное горе не хлебал горстями
Я! —
проводил тебя на Божий крест,
Прибил к покою Божьими гвоздями!
Учитель! —
Что же делать мне теперь? —
Стонать и выть, как проклятому зверю?..»
И он завыл, тихохонько, как зверь…
И я поэт, ему, как зверю, верю.
На Голгофском холме закачалась крепленая Кресть.
Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала.
Принял казнь на земле, дабы райскую силу обресть.
Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала.
Вспыхнул голос небес и в дурманных долинах потух:
«Трепещите, стада! – Был я пастырем грозным —
и буду!..»
И шепнул палачу Иисус, испускающий дух:
«Отойди… не мешай… я спешу… я молюсь за Иуду…»