Люди и боги

Вот только что он брел в пустыне с Моисеем и покушался на диалог с самим Господом!.. И вот уже он – первосвидетель страшного Распятия и стоит на Голгофе поодаль от Марии Магдалины…

Классический читатель скажет, что хмельная муза иной раз уносит нашего поэта в дебри ереси и дьявольщины.

Но кто из поэтов не бродил там? Иль Данте заживо не был в аду? Иль Гете не беседовал с Сатаной? Иль Булгаков не общался?.. Увы! Всякое искусство насквозь живет грехом, питается от греха. И эта мысль сгубила Гоголя как человека, а Толстого как художника. Мыслитель убивает поэта.

Быть может, Господь и послал грешных поэтов в мир, чтобы они свидетельствовали о недоступной чистоте храмов, как царская форель свидетельствует о чистоте вод?..

И вот чеканные, магические, трагические строки Юрия Влодова преобразуют даже блатное, рваное слово в высокий, небесный Божий Глагол. Так розовый куст преобразует навоз в розу. Юрий Влодов создает свой миф о Моисее, о Христе, о Божьем замысле и промысле.

Таков сладкий и страшный удел трагических поэтов… Они хотят быть первосвидетелями главных событий в жизни человечества. Они, гордецы, хотят говорить с самим Господом, минуя Пророков… Иль из такого теста, из такой вопиющей глины Господь и лепил своих пророков – апостолов, провидцев, поэтов?.. кто знает…

Но вот перед нами такой поэт!

Послушаем же его новые гимны…

Быть может, их лучше бы высекать на камнях и скалах, а не на бренной бумаге…

Люди и боги

Предкнижье «Я заглянул в зерцало Бытия…»

* * *

Я заглянул в зерцало Бытия…

Прозрачный звон слегка коснулся слуха…

Чу! – за спиной стояла побируха!

«Ты – Смерть моя?» – едва промолвил я.

«Я – Жизнь твоя…» – прошамкала старуха.

* * *

– Кто толчется у дверей

Шито-крыто, как еврей?

Кто там круть да верть?

Ты, подруга Смерть?

– Не боись, что я с косой,

Не дичись, что глаз косой…

Я не Смерть, а Жизнь!..

Что, признал, кажись?!.

* * *

Мне назойливая муха надоела,

До отвала попила меня, поела

И над ухом, ненасытная, жужжит…

Мне противно, я устал, как Вечный жид.

Кто-то сзади кашлянул и молвил глухо:

«Отче правый! Ну какая это муха?

Вас послушаешь – хоть со смеху ложись!

Это Жизнь, мой неразумный! Это – Жизнь!»

* * *

Бурый ворон! Пропащая птица!

Сердце сковано высью.

За веками размыта граница

Между смертью и жизнью…

Жизнь – долга. Да и степь – не короче.

Страшен крест милосердья!..

Смертной пленкой подернуты очи…

Пропадешь от бессмертья!

* * *

Я ворону крикнул: «Здорово, старик!»

Но ворон степной не услышал мой крик.

Я крикнул утесу: «Здорово, старик!»

Гранитного слуха не тронул мой крик.

Я солнышку крикнул: «Будь славен твой век!»

И ветер ответил: «Молчи, человек!»

* * *

Вечная тема моя —

Зеркало, ворон, змея.

Стало быть, в этом я – спец

(Зеркало. Ворон. Слепец).

Мерзну под лестницей я

(Зеркало… Ворон… Змея…).

Хрупаю постный супец

(Зеркало. Ворон. Слепец).

Сыто глумятся друзья

(Зеркало, ворон, змея).

Дарит монетку скупец

(Зеркало! Ворон! Слепец!).

Спит Магдалина моя...

Зеркало… Ворон… Змея…

* * *

Обшарпан и нелеп, как силосная башня,

Незрячий вопросил: «А что там, за холмом?»

Чур, знаю – не скажу. Но, ежели с умом,

Не все ли нам равно, а что там – за холмом? —

Не ведает никто… Наверно, просто – пашня…

* * *