Люди и боги

Когда тащила римская военщина

Хмельную Магдалину под кусты,

Она уперлась, в ней восстала женщина

Почти непостижимой чистоты.

Она вскричала: «Эти груди тленные

Сам Божий Сын вылизывал, как пес!..»

Услышал Некто. Сплюнул во вселенные

И оскорбился, видимо, всерьез.

И тут же застучали топоры

До срока, до положенной поры.

И, устрашая глупого Христа,

Над миром воспарила тень креста.

* * *

И топнул Яхве: «Встань! Очнись, плебей!

Яви, Иуда, преданность сыновью!.. —

И страшно крикнул: – Выродка убей!..

Убей урода! – и упейся кровью!..»

* * *

Друг друга предали…

И – сразу легче стало.

Иуда – горяч и смугл —

Шагал из угла в угол,

Шагал из угла в угол,

Терзал запотелый ус!..

А мысль долбила по нервам:

«Успеть бы предать первым!

Суметь бы предать первым!..

Пока не предал Исус!..»

* * *

Переплелись пути добра и зла:

Святой продаст святейшего под мукой.

Пастух – и тот вонючего козла

С пахучим агнцем спутает под мухой…

Над Иудеей – огненный клубок,

Вокруг пески, шипящие, как щелочь…

И черт-те знает, кто там – полубог,

А кто, простите, – завтрашняя сволочь!..

* * *

Есть версия о том, что у Пилата

Была ума казенная палата.

Пилату доложили: «Ученик

Учителя запродал». Тот сказал:

«Ученика повесить как собаку! —

И, уходя, добавил: – Я – солдат».

И много лет протяжно пахнет псиной

То дерево, что мы зовем осиной.

Иудова баллада

Вот еврей еврея продал,

В кошелек награду ссыпал,

Летний дождь на землю выпал,

А казненный – душу отдал.

Но пока еще казненный

Испускал глухие вздохи,

Этот самый награжденный

Мыслил так: «Дела неплохи,

Даже очень. И покуда

Живо кесарево слово,

Будет жить еврей Иуда —

Страж спокойствия земного».

И с чего нам бить тревогу? —

Невредимо, слава Богу,

Наше собственное тело…

А безбожный – душу отдал!..

И кому какое дело,

Что еврей еврея продал?!

* * *

Иуда взял бездарно – серебром.

Сбил цену на предательство людское.

И праведный над ним разверзся гром!

А взял бы золотом – хоть помер бы в покое.

* * *

Все скрестилось. И Спаситель поднял голову,

Желчным оком разжигая произвол.

Как секирой по расплавленному олову,

По глазам первосвященников провел.

«Разве истина в кровавой человечности?!

Ха! – явились на позор, как на парад!..»

И таилось в предвечерней лунной млечности

Ухо Богово – округлый аппарат…

Покатилась иудейская история

Каплей крови по Господнему ребру…

И, похожие на пепел крематория,

Пейсы старцев трепыхались на ветру.

Иномирец

Триптих-гипотеза

Иномирцу тесно во Христе, —

Еле уместился на кресте.

1