Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

— Ну конечно! — возмутилась Мэри и щелкнула мужа по лбу. — Нашел, кого выигрывать: бедную хрупкую женщину и девочку. Постыдился бы. Фи таким быть!

— И что ты слабой-то прикидываешься? Как проигрываешь, так слабая хрупкая женщина, тебе можно, а как я проигрываю, так человечество больше не нуждается в мужчинах, скоро воцарится матриархат.

— А что ты еще ожидал от слабой хрупкой женщины? — Мэри снова раздала карты и как бы невзначай спросила: — Ответ не приходил от НИХ? ОНИ сегодня не придут?

Николас нахмурился. Конечно, Мэри спрашивала о своих мальчиках. Николас написал им почти два месяца назад. Он знал, что никто не ответит.

— Нет. Я ничего не получал.

Мэри выглядела разочарованной. Николас начал отвлекать ее от плохих мыслей. Он очень хотел, чтобы жена поправилась, но буквально всё в этом доме напоминало ей о трагедии. И, честно говоря, Николас боялся, что, если сыновья придут, станет только хуже.

Сегодня был особенный день. В дом Атталей вновь приезжали гости. Мэри и Николас хотели, чтобы все знали — их дочь наконец-таки нашлась. Элеон немного волновалась из-за предстоящего события. Столько людей съезжается, чтобы посмотреть на наследницу Атталей. Собственно говоря, Элеон была в ужасе! Она боялась им не понравиться, боялась показаться глупой, невежественной или как-то опозорить родителей. В конце концов она даже не знала, как общаться с такими людьми. Юджин и его друзья были из элевентийской знати, Элеон не встречалась со знатью из Феверии. Николас и Мэри были первыми.

Мэри надавала дочери кучу советов, которые только с толку сбили. Во-первых, нужно знать, кто твои гости. Если это северяне, надо говорить с ними о том, какие прекрасные князья Рау. Если южане, то лучше вообще не упоминать эти имена. Если гости — колдуны, при них стоит обсуждать последние магические новинки, если люди — говорить о том, как же пóшла по своей природе эта магия и что эти прогнившие элевентийцы скоро с ней с ума сойдут, и придется, как сто лет назад, истреблять их. Толковала об этом Мэри около получаса, а затем добавила, что пригласила все эти группы. Усложняло дело и то, что в стране разворачивалась гражданская война, и на нее по-разному реагировали. Аттали старались сохранять нейтралитет в этих «семейных делах» короля и сына, как, впрочем, и многие другие семьи. Они требовали решить проблему миром. Как-то Элеон застукала отца, который хотел выкинуть конверт с дворцовой печатью.

— Можешь с мамой не волноваться. Это не от мальчиков. Это от короля. Он со своим сыном уже достал. Пусть сами разбираются. — Николас сделал из письма самолетик и запульнул его в камин. Там лежало уже штук десять таких самолетиков. Элеон нахмурилась, но потом пошутила:

— Скоро Старый Волшебник не пролезет в трубу, да?

— М-да… Придется сжечь всё, — улыбнулся Николас.

— С такой зимой, как здесь? — Элеон посмотрела в окно. Снежинки плавились еще в воздухе. — Ты хочешь, чтобы мы получили солнечный удар?

— Мечтаю об этом.

Николас весь день был на ногах. Гостей приглашали к пяти, значит, в три уже начнут прибывать первые. Дом нуждается в подготовке! Слуги шарили туда-сюда. Николас командовал ими: «Да, это на первое блюдо, а это на десерт», «А почему вы еще не положили салфетки?», «А это что такое? Где, по-вашему, будут выступать артисты? Уберите!». К обеду Николас сделал большую часть работы и решил немного отдохнуть, попить чай с дочерью, но находился в таком взбудораженном состоянии, что не мог усидеть на месте. Сначала он в кресле с чашкой чая безумолку шутит, потом внезапно вскакивает, мечется по комнате, сам не замечает, что встал, а глаза горят от счастья. Николас казался совсем юным, белая блуза его очень молодила. И у Элеон в голове не укладывалось, как этот человек может быть ее отцом. Это глупо, да, но в ее представлении всем отцам должно быть лет по пятьдесят. Они носят бакенбарды и басом философствуют о жизни, а не порхают по дому, как бабочка, с завитой набок челкой.

А еще Николас заговорился и несколько раз задал дочери один и тот же вопрос: «Почему у тебя только одна серьга?» Почти год прошел с тех пор, как в том переулке ей разорвали мочку уха. Рана давно зажила, но что-то болезненное внутри осталось. Элеон придумала какую-то глупую отмазку. Николас уже через пять минут ее забыл и просил повторить снова и снова.

И вот после очередного вопроса отец вдруг замер и уставился куда-то. Элеон оглянулась. Мэри стояла на вершине лестницы, блистая золотым платьем. Мать была очень тонкой и будто хрупкой после болезни, но всё еще роскошной. Накрашенное лицо ее не стало, как у мужа, молодым, стоило супругу немного освежиться, но казалось каким-то незнакомым и надменно прекрасным.

Мгновение — и Николас уже взбежал к Мэри по лестнице и страстно поцеловал ее. У их дочери чуть челюсть не отвисла. Супруги посмотрели друг на друга абсолютно влюбленными глазами, и затем Николас помог жене спуститься.

— Ты же не думал, что я буду сидеть наверху, пока вы веселитесь! — лукаво сказала Мэри.