Люди и динозавры

У всякой медали, как известно, имеется оборотная сторона: свободное, ничем не ограниченное поступление в упорядоченный мир должным образом не переработанных хтонических энергий имеет самые разрушительные последствия. По этой причине хтоническая сфера — оставаясь, тем не менее, наиважнейшей «двигательной» частью Бытия — от него ограждается. Мысль о такого рода опасностях наглядно иллюстрирует распространенный фольклорно-мифологический сюжет о разбушевавшемся чудовище. В тесной связи с ним находится сюжет о змее, «залегающем» водные источники и тем самым препятствующем осуществлению нормальной циркуляции вод. Подобно тому, как обнажившийся зубной нерв настойчиво сигнализирует о расстройстве, требующем незамедлительного вмешательства, вышедшее за установленные ему пределы чудовище, представляющее вполне конкретную и ощутимую угрозу, сообщает о нарушении баланса сил в космосистеме. Единственной альтернативой наиболее радикальным формам устранения этой проблемы, предполагающим «анестезирующее» умиротворение чудовища регулярными человеческими жертвоприношениями, нисколько не решающими кризисную ситуацию в корне, становится потребность в корректирующем вмешательстве героя-змееборца. В этом случае герой, выступающий чаще всего в качестве воина или монаха, выполняет функцию завроктона (лат. Sauroctonus, от др. — греч. σαυροκτονος — «убивающий ящериц»), физически устраняющего чудовище и тем самым препятствующего бесконтрольному проникновению элементов хаоса в структурированный мир.

В ряде случаев герой не ограничивается физическим устранением чудовища, но производит его сущностное развенчание, нейтрализуя тем самым глубинное деструктивное воздействие чудовища на человеческое сознание. Когда Геракл стал просить бога подземного царства мертвых Плутона отдать ему чудовищного трехголового пса Кербера, охранявшего выход из Аида, тот разрешил ему взять собаку, если он одолеет ее без помощи оружия. Геракл, будучи защищен со всех сторон панцирем и покрыт львиной шкурой, обхватил голову собаки и не отпускал, хотя его и кусал дракон, заменявший Керберу хвост. Герой душил чудовище до тех пор, пока не укротил его, и вывел на поверхность земли. Показав Кербера своему двоюродному дяде и по совместительству царю Арголиды Еврисфею, он вернул собаку в Аид. Смысл появления Кербера в «верхнем мире» лаконично резюмирует древнегреческий историк и мифограф Диодор Сицилийский (ок. 90–30 до н. э.): «Он показал его людям». Филолог и переводчик Михаил Евзлин в работе «Космогония и ритуал» (1993) комментирует этот сюжет следующим образом: «Пугает то, что не имеет образа. В тот момент, когда это «нечто» пугающее приобретает образ, даже самый ужасный и отвратительный, оно в значительной степени нейтрализуется в своем деструктивном действии. В этом, как кажется, состоит парадокс архетипического образа: он устрашает, но, будучи фиксирован как образ, поддается анализу, т. е. не является более неуправляемым, и хаотическая стихия, из которой «лепится» этот образ, теряет свое всевластие над человеческой душой».

Совершенная изоляция хтонической сферы чревата не менее опасными последствиями. Евзлин отмечает, что в закрытом (структурированном) мире, отделенном от своего энергетического источника (Тартара, иного царства, царства левиафанов, Страны соков и прочего) неизбежно происходит истощение питающих его энергий. Поэтому для поддержания его полноценного существования возникает необходимость в герое-посреднике, выполняющем симбиотическую функцию. Через особым образом организованное взаимодействие с чудовищем, аккумулирующим хтонические энергии, посредник преобразует их в миростроительную энергию более высокого порядка и вводит эти трансформированные «субстанции» в практический оборот, восполняя тем самым «истощенные» силы всего мироздания. Как мы могли видеть на примере христианских подвижников и буддийских монахов, такой посредник может органично сочетать свою деятельность с выполнением задач героя-змееборца, осуществляя одновременно симбиотическую и регулирующую функцию по отношению к вполне вещественным реликтовым чудовищам.