Дорогой Александр Федорович,
Спасибо за письмо от 26 октября и за фельетоны. Я ждал их с интересом, но они оказались совершенно низкой пробы. Газетное вранье. Потуги состряпать сенсационное блюдо из потерявших вкус объедков.
Сейчас интерес к мистерии не так уж велик. Его можно разбудить и раздуть. В некоторой мере это сделано, вероятно, фельетонами, которые Вы прислали. Надо думать, что с несколько большим успехом это сделал бы инспиратор фельетонов, если бы он опубликовал собранный им материал. Но в этом случае интерес быстро рассеется. Тому три причины: дальность времени, несоответствие возможной роли мистерии с действительным размером событий и недостоверность материалов разоблачителей.
В настоящее время следопытам аутентичного подтверждения факта не хватает. Им приходится оперировать слухами, домыслами, личными доверительными беседами. Того, что когда-то называлось «царицей доказательств», собственного признания «обвиняемого», у них нет. Болтовня покойного «управляющего делами» в счет не идет. Его имя никому ничего не говорит[117]
.Положение в корне изменилось бы, если бы Вы привели в исполнение Ваше намерение. Любителям сенсационных разоблачений будет дан прочный базис для дальнейшего мифотворчества. Учтите то обстоятельство, что с момента опубликования Вашего ответа, разъяснений и уточнений, опубликованное Вами перестанет быть Вашим достоянием. Вы утратите право распоряжаться его дальнейшей судьбой.
Сейчас ничего предосудительного Вам и Вашим друзьям не приписывается. Что дурного в том, что у политического деятеля, жизнь и работа которого протекала у всех на глазах, были не только враги, но и друзья, с которыми он был связан интимно, которым безоговорочно доверял. Положение будет иное, если Вы дадите отправную базу для любителей сенсационного вранья.
План М.М. (Тер-Погосяна) об опубликовании через 30 лет – компромисс, которого я не одобряю. На худой конец, это все же лучше задуманного Вами.
Рубинштейн – Керенскому. Париж, 21 декабря 1959.