Люди и нелюди

И Буш отвернулся, отводя взгляд и показывая, что не будет сражаться. Уалла, присевшая рядом, судорожно вцепилась ему в руку всеми десятью пальцами и тоненько заскулила. Она тоже почувствовала что-то такое и понимала его. Но ее сочувствие сейчас казалось неуместным, поэтому Буш оттолкнул самку, впрочем, не сильно. Просто стряхнул ее пальцы со своего локтя и отвернулся еще и от нее.

Напряжение разрядил маленький зубоскал. Зверек не понимал того, что происходит между членами его новой стаи. Как любой ребенок, он хотел есть и не стал терять времени даром — подкрался и вцепился крохотными зубками в хвост ползуна.

Словно очнувшись, вожак Хых пинком откинул заверещавшего малыша и, подхватив с земли камень, решительным жестом распорол брюхо ближайшего прыгуна, обнажив внутренности. Те повалились из разреза, привлекая внимание остальных, и вожак Хых принялся разделывать тушу, расширяя разрез, вырывая кишки, желудок, печень и легкие, а также подпарывая шкуру в стремлении добраться до мяса.

Буш, как и все, вытянул шею и придвинулся ближе, чтобы не упустить свою долю. Обычно вожак Хых первым делом наделял самок, которые уже потом давали по кусочку самым младшим детенышам. Но в этот раз, едва на землю вывалились еще теплые внутренности, вожак Хых резким рывком отделил целиком печень прыгуна и, не колеблясь, протянул ее Бушу.

— Ы!

Буш вздрогнул. Печень была вкусная. Обычно ее съедала старая Во вместе со своими отпрысками, да вожак Хых отделял от нее свою часть. Только если было убито несколько животных или, как недавно, громадный полосатый броненосец, у которого печенка была громадной, у остальных тоже имелся шанс попробовать редкое блюдо. Но чтобы ему! Одному! Целиком! Да еще сам вожак Хых!

Буш взял, ощущая пальцами ее мягкость, тепло и влажность и вдыхая пряный терпкий запах. Запах сводил с ума, и он впился в печенку зубами, торопясь отхватить как можно больше. Вожак Хых тем временем раскидывал в стороны другим внутренности, оставив только сердце, не менее вкусный и лакомый орган, который он протянул старой Во.

Уалла тоненько заскулила, не сводя глаз с пожираемой Бушем печенки. Оберегая свой большой живот, она не лезла вперед, туда, где малышня и старики дрались за кишки и желудок, и даже не спешила отнять его кусок у малютки-зубоскала. Она просто очень хотела печенки. И Буш, помедлив немного, протянул ей недоеденный кусок. После чего, как ни в чем ни бывало, потянулся за новым куском мяса, ногтями разрывая одну из задних ног прыгуна.

Пиршество продолжалось, пока на обглоданных костях и кусках шкур оставалось хоть немного мяса, жира и вкусного костного мозга, который они добывали, раскалывая кости о камни. Несмотря на то, что было съедено все подчистую, все-таки они не ощущали полной сытости. Каждому досталась примерно треть того, что обычно съедалось после охоты. И, хотя голод удалось заглушить, никто не успокаивался, несмотря на то, что темное время почти прошло, и над головой уже начало сереть, а сбоку уже зеленела заря — знак того, что скоро опять вызреет и откроется Злой Глаз. Спасаясь от него, погаснут вверху крохотные глазки, уйдет, закроется Добрый Свет, от которого осталась уже половинка, спрячется все живое. И они тоже должны забиться в тень, укрыться на дне оврага в расщелины между камней и норы, чтобы их не увидел Злой Глаз.

Но в этот раз все было иначе. Впервые за долгое время охотники не обращали внимания на наступающий рассвет, и впервые никто не собирался искать себе место для дневки. Все забыли про Злой Глаз, столпившись возле Гу, так и сидевшего на корточках возле Кхи.

Самка лежала неподвижно, вытянувшись, одной рукой обхватив чуть выступающий живот и запрокинув голову. Сперва она стонала, елозила на земле, снедаемая болью, потом ее вырвало чем-то желто-зеленым, в месиве плавала скормленная ей старухой Во трава. Гу, брезгуя, отскочил было подальше, но потом вернулся.

После того, как ее стошнило, Кхи ненадолго успокоилась, затихла. Но на подсунутые верным Гу куски никак не реагировала, закатила глаза и заснула. Но сон ее был слишком глубок.

Потревоженное недобрым предчувствием, стадо столпилось возле тела самки. Отпущенные дети Кхи кинулись к телу матери, затормошили ее, прижимаясь к бокам самки, но отпрянули, испуганные и недоумевающие. Кхи не пошевелилась, не прижала к себе малышей, самца и самочку. Никак не отреагировала даже на то, что они в волнении несколько раз шлепнули ее.

Наконец, старшая, самочка, что-то поняла. Она отступила, села, сжавшись в комочек и, запрокинув голову, завизжала. Ее вопль подхватила вторая самка, которая до этого опекала детей Кхи. За нею заголосила старая Во. Вздрогнул Буш — сидевшая рядом Уалла разразилась целой трелью горестных воплей, крича прямо ему в ухо. В хор голосов плачущих самок и детенышей влилось прерывистое рычание — это кричал Гу.