Люди и нелюди

— Буш! Ар! Ар! — подхватили некоторые. Другие стояли молча, удивленные. Некоторые переминались с ноги на ногу, тянули руки, чтобы потрогать добычу, но, смущенные, быстро их опускали. Чувствовалось, что им страшно. Самый старый охотник племени, который мог бы быть вожаком вместо Хыха, но не стал ссориться с его предшественником, Эх, в волнении спрятал руки за спину и что-то сердито проворчал себе под нос. Подруга Эха — все знали, что она рожает малышей только от него, не перебегая от самца к самцу — выглянула из-за его плеча. Она тоже была уже стара, в ее отвислых грудях вот уже много лун не было молока, опавший складками живот давно уже не вынашивал детенышей. У нее были взрослые дочери, целых две, и три сына. Остальные умерли. Рядом, держа старуху за руку, стоял ее последний детеныш, девочка, оставшаяся от третьей дочери, умершей вскоре после родов. Сестры помогали выкармливать малышку, но главную заботу на себя взяла именно ее бабка. Старик и старуха посмотрели на Буша так, что он почувствовал себя неуютно. Как будто отнял у них что-то. Молодой охотник даже отвернулся.

И встретился взглядом с Хыхом. Вождь вышел вперед. Всем своим видом он показывал, что тоже не боится Злого Глаза, но рыкнул на малышню, чтобы не вертелись под ногами. Высунувшиеся из укрытия матери тут же заголосили, подзывая детей, и принялись раздавать тумаки неслухам. Старая подруга Эха тоже затолкала свою девочку к остальным.

Хых подошел к Бушу, который все стоял, держа добычу за ноги, как волочил.

— Ух! Бу-гу, — односложно сообщил Буш, взглядом указывая на тела.

— Ы? — Хых присел на корточки, ткнул подобранной веточкой в окровавленную, изуродованную голову одного из двуногов. Потом помедлил и протянул руку. Провел пальцем по телу. Кровь успела свернуться и покрыться пылью, так что тела были одинаково серыми в рыже-бурых разводах. Впрочем, было видно, что они были одинаковыми только по цвету — судя по их строению, это были все-таки разные двуноги. Буш понял это уже потом, когда разделывал тела.

— Ах. Ох, — определил Хых, по очереди ткнув пальцев в каждое тело.

— Ух. Гу-гук, — кивнул Буш. — Ам!

— Ы-ым, — не вставая с корточек, вождь снизу вверх посмотрел на охотника, и тот неожиданно почувствовал себя маленьким и слабым. Хых умел так смотреть…

— Ам! Ам! Ук, — все же помотал он головой и махнул рукой в сторону соплеменников. Двуноги походили на членов его стада, но все-таки не так сильно, как члены стада друг на друга. — Ам-ам! Ар!

Он не знал, как объяснить, только чувствовал, знал, что способ передвижения — еще не главный признак того, можно ли есть животное или нет. У безногов нет ног вообще, как и у плывунов. Но одних можно есть, а других нет. Причем есть безобидные ползуны, которых есть можно, а есть ядовитые кусаки, от которых надо держаться подальше. А внешне ползуны и кусаки так похожи… Также и здесь. И потом, разве не было случаев, когда убитого в поединке вождя съедали соплеменники в знак памяти? Нет, конечно, если вождь после поединка оставался живым, его пальцем не трогали и позволяли жить в племени, как прочим старикам, но если преемник его убивал, племя пировало. Такое, конечно, было давно и об этом не вспоминали, просто инстинктом чувствовали — так надо.

— Ах, — Хых встал. — Ам! Ух-хух! Ыг!

Он махнул рукой, и стадо высыпало из убежища. На пороге остались только матери с грудными младенцами — таких было всего трое — и две беременных самки, которые не стояли, а сидели, держась за животы. Остальные окружили Буша и Хыха, опасливо взвизгивали, обменивались впечатлениями, притворно ужасались и тянули к добыче руки. Буш отступил в сторонку, чтобы не мешать Хыху разделывать мясо на куски подобранным с земли острым камнем. Кто-то принес и суну вожаку в руку острый обколотый кремень, которым можно было резать.