Люди и нелюди

— Просто захотелось повидать меня, так, что ли?

— Да, так.

— Молодец. Ты мне тоже по душе. Почему ты не хочешь говорить мне «ты»?

— Разве я не хочу? Не хочу говорить с тобой на «ты»? Вот я сказала тебе «ты».

— Только сейчас.

— Ну, я и в самом деле ухожу.

— Ты еще придешь?

— Я часто бываю в Милане. Приду обязательно.

— Разговаривать ты не очень любишь.

— Зато я люблю молчать.

— А вот я настоящая болтунья. Ты тут совсем растерялась от моих разговоров, да?

— Нет, вовсе нет.

— Впрочем, ведь ты ради моей болтовни и пришла.

— Что? Что?

— Да так, не обращай внимания. Ты видела его потом?

— Нет, я его не видела с того самого дня, как мы приходили к тебе.

— А когда это было?

— Два дня назад. Он должен был прийти ко мне, но так и не пришел.

— Вот оно что! — сказала Сельва.

— А что? — спросила Берта.

— Я тоже с тех пор его не видала. Уезжала из Милана.

— Ас ним ничего не могло случиться?

— Нет, не могло.

— До свиданья, Сельва.

XLIX

Берта села в трамвай и проехала до площади Скала. Погода стояла такая же, как два дня назад: воздух был легкий и живой, солнце светило и ослепительно отражалось в оконных стеклах. Может быть, и он ехал за трамваем на велосипеде.

Берта сошла с трамвая и пошла пешком; она оглядывалась по сторонам и даже оборачивалась, чтобы ничего не упустить. От Собора она дошла до площади Фонтана, бредя без всякой цели, просто для того, чтобы идти; здесь она обратила внимание, что трамваи движутся не быстрее пешеходов. Прохожие, направлявшиеся туда же, куда и она, шагали торопливо, группами, а встречные все выглядели растерянными, часто останавливались, подолгу глядели назад.

— Что-нибудь случилось? — спросила Берта.

Пожилой синьор, к которому она обратилась, стоял, подняв палку и глядя назад, лицо у него было бледное и сердитое; то, как он поднял палку, смутно напомнило Берте деревенских прях, которых она видела: те тоже высоко поднимали свои веретена.

— Да нет, — ответил старик. — Ничего особенного.

Другой прохожий, помоложе, желтый, как мертвец, тоже поднимавшийся ей навстречу с долгими остановками и оглядками назад, то и дело переворачивал свою хозяйственную сумку, вытряхивал ее и снова закрывал.

— Вот именно, — сказал он. — Ничего особенного.

Они остановились рядом и некоторое время повторяли оба одно и то же, но один — тоном вопроса, а другой — как бы отвечая:

— Что же тут особенного?

— Ничего особенного.

Оттуда, снизу, шло немного народу, на каждый десяток тех, кто группами, торопливо спускался вниз, приходилось по одному направлявшемуся вверх, но все они, заметив друг друга, поглядев друг на друга, делали странные жесты и говорили одно и то же:

— Что там особенного? Я ничего особенного не видал.

— И я тоже. Ничего особенного я там не видал.

— Да разве там есть что-нибудь особенное?

На Ларго Аугусто Берта увидела толпу посреди улицы: все шли между двумя тротуарами, к монументу в память Пяти Дней.[17]

Но она пошла дальше по тротуару. Вскоре она оказалась одна, но упорно шла вдоль закрытых магазинов, пока не увидела перед собой неподвижно стоявших мужчин в странных беретах и с длинными черными палками в руках: таких она видела в тот день, когда ехала с Эн-2 на велосипеде по Симплонскому проспекту. Их было немного, они не сомкнулись в цепь, а стояли на тротуаре поодаль друг от друга, и солнце блестело на стволах их ружей, на их пуговицах, на каких-то бляшках, украшавших их береты.

Берта свернула с тротуара, примкнула к толпе, прошла мимо тех мужчин; она старалась разглядеть, что за украшение блестит у них на беретах. Оказалось, что это был череп из белого металла, череп с двумя скрещенными костями. И оказалось, что на тротуаре, между этими людьми и другими, стоявшими дальше, в ряд лежали какие-то кучи тряпок: одни светлые, другие темные; кучками лежали брюки, пиджаки, пальто — всякое поношенное платье. Что же это такое?

Не останавливаясь, она пригляделась с более близкого расстояния и увидела возле некоторых кучек башмаки.

Башмаки тоже?..

Она видела их так, как видит стоящий человек башмаки лежащего на земле. Значит, в этих кучках люди? Она в испуге оглянулась, всматриваясь в лица толпы.

— Но… — сказала она. Просто так, чтобы начать. Ей хотелось спросить, неужели каждая из кучек — это человек; и почему они здесь, эти пять кучек, пять человек; если их задержали — почему они задержаны и почему они все лежат, никто из них не сидит, не стоит, не двигается?

Она хотела, чтобы ей сказал об этом кто-нибудь из толпы, ей не хотелось увидеть все самой. Но она увидела сама, увидела, что все эти люди мертвы, что на тротуаре лежат пять трупов. Один лежал одетый, даже с галстуком на шее, как будто его убили, когда он шел по улице; но у всех остальных одежда была в беспорядке: тот был завернут в плюшевую скатерть, у этого пиджак задрался на лицо, и под пиджаком были только рубаха и трусы, а двое так и лежали в ночном белье, босиком.

— Что же случилось? — спросила Берта.

Она смотрела на лица окружавших ее людей, ища ответа, но на них ничего нельзя было увидеть. Что сделали с этими людьми? Кто сделал это? И за что?