Люди и нелюди

— Ein, zwei, drei, vier, fünf, — произнес он.

При счете «fünf» собака резко вскинула голову, подбросила в воздух лежавший у нее на носу кусочек хлеба, поймала его на лету, проглотила и снова уставилась на хозяина.

— О! — сказал ополченец. — А мне можно?

Он поднял с пола кусочек сыра побольше, робко положил его на нос собаке и стал повторять:

— Ай, вай, драй… — Потом остановился и спросил: — А дальше как?

Серолицый немец снял у собаки с носа кусочек сыра, протянул руку к ополченцу и просчитал по пальцам:

— Ein, zwei, drei, vier, fünf… — И добавил: — Считать. Считать вместе с я.

— Ладно, — сказал ополченец. И добавил: — Ja.

Немец сказал, загибая большой палец:

— Ein.

— Аи, — сказал ополченец.

— Ein, ein, — повторил немец.

— Ja, — сказал ополченец. — Айн.

Немец загнул указательный палец:

— Zwei.

— Вай, — сказал ополченец.

— Zwei, — повторил немец. — Z-wei!

— Цивай, — сказал ополченец.

— Drei.

— Драй.

— Vier.

— Фир.

— Fünf.

— Филюфф.

— Fünf, fünf, — сказал немец и еще раз пересчитал свои пальцы: — Ein, zwei, drei, vier, fünf.

Ополченец не стал повторять за ним счет. Он только сказал:

— Я понял. Ja, все понял.

Немец передал ему кусочек сыра, который держал в руке.

— Versuch's einmal. Пробовать ты.

Ополченец с победоносным видом оглядел обступивших его товарищей, положил сыр на нос собаке. — Ай, — сказал он. — Айн, цивай, драй, фир, фьюфф.

XLII

В большом зале на втором этаже выбирали сорок имен из трехсот занесенных в список, чтобы в ту же ночь носителей этих сорока имен вывести из камер, погрузить на два грузовика, отвезти на Спортивную Арену, поставить к стенке и расстрелять. Без допроса, без права защиты, без определенных обвинений — просто на основании бумаг, представленных офицерами полиции, в число которых входил капитан Клемм из отеля «Редяшна», — решался вопрос о том, чтобы лишить жизни сорок живых людей из трехсот, причем перед решавшими были только написанные на листе фамилии, они не видели ни глаз, ни лиц, ни самих людей, — и никто внизу, в кордегардии: ни белобрысый немецкий паренек, ни молодой, ни старый ополченец — ни на миг не задумывался о том, какой смысл имеет заседание на втором этаже, какой смысл обретет оно немного времени спустя в тюрьме Сан-Витторе, на грузовике, мчащемся сквозь ночь по пустынному городу, наконец, на сером поле, где когда-то взлетал к небу счастливый мяч футбольных матчей, — на Спортивной Арене.

Белобрысые парни были заняты только своими шоколадками, пожилой ополченец за столом был занят только белобрысыми, парнями, ополченцы, столпившиеся вокруг пса, были заняты только им, и все же то, что совершалось наверху, совершалось лишь благодаря им и не могло бы совершаться, если бы они не сидели здесь, поедая шоколад и играя с собакой.

Когда ополченец сказал «фьюфф», собака не вскинула голову, не подбросила на воздух и не проглотила кусочек сыра, лежавший у нее на носу; она терпеливо глядела на хозяина, поскуливала, и даже серолицый немец улыбнулся, а остальные разразились громким смехом.

Белобрысые парни обернулись на смех, но не прекратили своей игры. Они съели шоколад, но под оберткой нашли картинки и теперь рассматривали их, отбирали их друг у друга, пересмеивались, а толстозадый коротышка отправился с картинкой в руке к тому парню, что стоял в стороне.

Потом он пошел еще раз и протянул другую картинку, а стоявший у стены снова покачал головой, отказываясь, и коротышка вернулся к остальным, и все засмеялись. И потом еще раз и еще раз.

И еще раз немец сказал собаке: «Ein, zwei, drei, vier, fünf», и еще раз собака подбросила в воздух и проглотила кусок, лежавший у нее на носу.

XLIII

Тут раздался рев подъехавшей машины или, может быть, двух подъехавших машин, и группа людей с автоматами вошла в здание, разделилась надвое, и большая часть тотчас побежала вверх по лестнице.

Ворвались они столь яростно, что ополченцы побледнели, былобрысые немцы прекратили игру, однако среди прибывших было двое ополченцев, которые не пошли наверх, и пожилой ополченец — тот, что сидел за столом, — окликнул одного из них по имени, а кто-то из тех двоих, что носили береты с черепом, окликнул по имени другого.

— Там напали на патруль.

— Как? Что такое?

— Убили немецкого офицера.

— Как? Что такое?

— Мы приехали, чтобы предупредить трибунал.

Белобрысые парни вновь принялись за игру, засмеялись, а ополченец, возившийся с собакой, возобновил свои попытки: «Айн, цивай…»

С верхнего этажа послышались выстрелы и громкий шум, как будто кто-то с силой топал ногами о пол.

— Руки вверх! — крикнул кто-то за спиной у тех, что столпились вокруг собаки.

Белобрысый коротышка упал, отпрыгнув к стоявшему в стороне солдату, — уже с револьвером в руках; еще один белобрысый парень упал, уже успев дать выстрел; упал ополченец за столом, упал тот, который играл с собакой, упала собака, остальные разбежались, часть кинулась вверх по лестнице, часть — среди них двое с черепами — через черный ход, на задний двор.

XLIV

Теперь перестрелка шла на улице.