Люди и нелюди

Оставалось только сопротивляться ради того, чтобы сопротивляться, — или погибнуть. Разве гибель не угрожала людям всегда? Погибали наши отцы. Всегда понуренные, всегда в рваных башмаках. Они либо гибли с самого начала, либо сопротивлялись ради того, чтобы сопротивляться, и потом все равно гибли. Почему это должно кончиться теперь? Почему должно прийти освобождение?

Теперь многие сопротивляются во имя освобождения, которое должно прийти. И он сопротивлялся во имя освобождения — и раньше и сейчас, он был уверен, что оно придет, но именно по этой причине сопротивляться было не просто.

Он сказал:

— Я не уеду из Милана.

— Ты не спишь? — спросила Лорена.

— И что тебе за важность, сплю я или нет? Не сплю.

— Ты устал. Хорошо бы тебе поспать.

— Я еще буду спать. Времени у меня хватит.

— Уже пробило шесть.

— Ну и что? У меня еще хватит времени выспаться.

— Скоро рассветет.

— Я просплю весь день. Ведь я никуда из Милана не уеду.

— Не уедешь из Милана?

— Не уеду.

— Как так?

— У меня есть другие дела, вот и не уеду.

— Я должна буду предупредить товарищей.

— А почему бы тебе их не предупредить?

— Мне нужно будет сказать им, почему ты не уезжаешь.

— Скажи, что сегодня я не могу уехать.

— А завтра уедешь?

— Может быть, и завтра не уеду. Когда-нибудь уеду, только ты не бери с меня никаких обязательств. Я уеду поездом.

CIV

Потом он попросил ее поднять жалюзи; в туманном воздухе рождался день, рождалось солнце в тумане, летевшем вокруг него, высоко над Миланом, а он думал о том, как это было бы просто — остаться в Милане.

Начали сходиться его люди.

— Привет, командир!

— Привет.

Пришел один, за ним второй, и он был рад, что они могут повидаться с ним у него дома, войти в его жизнь, что нет больше нужды скрывать от них, где он живет. Он был доволен, что между ним и его товарищами появилась человеческая общность, самая простая, такая, какая существует между заболевшим школьником и его соучениками, которые пришли его проведать, и он был доволен, что его новое положение допускает эту общность.

Это было так же просто, как желанно гибели, с которым он шел на гибель. И он в самом деле беседовал с ними, как заболевший школьник беседует с товарищами, которые пришли его проведать: был так же весел, так же спрашивал их обо всяких мелочах, так же смеялся; и чем дальше, тем больше он думал о том, что лучшим выходом будет остаться в Милане — даже для того, чтобы сопротивляться.

Сын Божий пришел третьим и принес бутылку нива.

— Пиво! — воскликнул Эн-2. Он любил пиво.

— Да, пиво, командир, — сказал Сын Божий.

— Где ты раздобыл?

— В отеле, командир.

Сын Божий был молчалив. Он выглядел подавленным, сидел на краешке стула и скоро поднялся, собираясь уходить.

— А ты не выпьешь со мной пива? Ты уже уходишь?

— Надо в отель, там дел много.

— Разве тебе заступать не с полудня?

— Да, но дел много.

— Чем-нибудь пахнет в воздухе у этих немцев?

— Кажется, командир.

Эн-2 захотел узнать, какие это дела у Сына Божия, расспросил об Эль-Пасо, сказал, что обдумывал разные способы, как можно уничтожить Клемма и его подручных, и говорил он так, словно сам мог принимать участие в этой операции.

CV

Орацио и Метастазио, которые пришли последними, принесли ему пачку сигарет.

— Нет, ребята, — сказал Эн-2. — Сигарет я не возьму.

— Не возьмешь? — сказал Орацио.

Он говорил один, Метастазио даже не присел, только вертелся по комнате, хмуро озирался вокруг и улыбался лишь тогда, когда встречался взглядом с Эн-2.

— Я не хочу, чтобы вы из-за меня оставались без курева, — сказал Эн-2.

— Но ты уезжаешь, — сказал Орацио. — Мы хотели дать тебе что-нибудь на дорогу.

— Я возьму половину.

— Половину ты взять не можешь, — сказал Орацио. — Половина тут моя, половина — Метастазио.

— Я возьму твою половину. Метастазио хуже приходится без курева, его сигареты мы оставим.

— Но Метастазио обидится.

— Не обидится.

— Обидится, — сказал Орацио, а потом, обращаясь к Метастазио, спросил: — Ведь правда ты обидишься?

Метастазио вертелся по комнате, засунув руки в карманы и не сняв берета, потом остановился в изножье кровати и посмотрел на Эн-2. Потом улыбнулся ему.

— Ты обидишься? — спросил Эн-2 со смехом.

Метастазио улыбался.

— Вот видишь? — сказал Зн-2. — Он не обидится.

— Какое там не обидится! — заспорил Орацио. — Он уже обиделся.

— Обиделся? Что-то не видно, чтобы он был обижен.

— Я-то знаю, когда он обижен. Он и сейчас обиделся.

Эн-2 снова со смехом повернулся к Метастазио.

— Ты обиделся, Метастазио?

Метастазио снова улыбнулся.

— Ну вот, — сказал Орацио, — я же говорю, что он обижен.

— Тогда я возьму две с половиною сигареты у тебя и две с половиною у Метастазио.

— Вот так-то, видно, лучше.

— И никто не обижается?

— Никто.

Орацио и Метастазио получили назад пять сигарет и, казалось, были довольны. Каждый положил в карман по две сигареты, а одну они поделили пополам, закурили и стали со смехом пускать дым.

— А ты не покуришь с нами, командир?

Эн-2 закурил и стал дымить вместе с ними.

— У тебя больше ни одной сигареты не оставалось?

— Ни одной.