Люди и подвиги (Рассказы)

Не теряя времени, подыскиваю площадку. По дороге движется машина с зажженными фарами. Я делаю над ней круг и приземляюсь. Бойцы взяли нас в машину, отвезли в госпиталь. От большой потери крови у Лели шоковое состояние. Шофер дал ей свою кровь. И вот она сейчас поправляется!"

"Настанет время. Кончится война. Тогда уже не надо будет проводить тревожные, бессонные ночи на аэродроме. И, может, в теплой комнате, в кругу близких людей мы возьмем в руки эту тетрадь. Я хочу, чтобы эти строки напомнили нам все самое лучшее из нашей боевой жизни. То, что сделало нас стойкими бойцами".

Так заканчивается эта тетрадь, в которой отразились боевые будни летчиков.

Мы покидаем аэродром. ,Машина проезжает мимо сторожевой будки. На часах стоит часовой в шинели с авиационными погонами, с винтовкой в руках. Дует норд-ост над проливом. Идет дождь.

1944

ТРИ ДОМИКА

Капитан Лазарев ведет бой. В подвал, где помещается командный пункт Лазарева, набилось много всякого военного народа.

Тут и представитель политотдела дивизии, и заместитель командира полка по строевой части, и агитатор полка, командир дивизиона самоходных орудий, артиллерийский офицер-наблюдатель, радисты, Ординарцы, связные. Тут же устроился командир соседнего батальона майор Попов, на участке которого сегодня относительное затишье.

Лазарев уже отбил четыре атаки противника и только собирался перевести дух, как зуммерит командир седьмой роты Латушкб. Лазарев прикладывает трубку аппарата к правому уху, а левое закрывает ладонью, чтобы не мешал посторонний шум.

- Опять полез, - ворчит Лазарев. - Мало ему, значит, дал!

Кажется, все зубы ему выкрошил. Ну ладно, скушает еще1 Свяжи-ка, братец, с двадцать первым, - поворачивает он голову к радисту.

Двадцать первый-это командир полка. Лазарев знает, как не любит командир полка, когда у него требуют огня. Огонь дорог.

Прежде чем его дадут, придется выслушать упреки и сомнения: нужен ли действительно огонь? Да, может быть, там без огня справятся? В самом ли деле противник контратакует? Действительно ли у него танки?

Знает Лазарев и то, что некоторые командиры злоупотребляют вызовом огня. Все это мгновенно пробегает в мыслях Лазарева, но он так хорошо знает трех ротных командиров-комсомольцев - Латушко, Фукалова, Любарского, которых он называет своими сыновьями, так живо представляет их молодые лица, так привык по колебаниям голоса улавливать каждое их душевное движение, что для него ясно: Латушко не врет,

Лазарев встает и, опираясь на свою изогнутую трость, шагает к рации. Он идет, не замечая никого вокруг себя, поглощенный своими мыслями.

- Товарищ двадцать первый, - говорит он, - это я, пятнадцатый. Прошу открыть огонь по роще западнее населенного пункта, отметка девять девяносто. Очень нужно! Капель десять...

И в такт своим словам Лазарев подергивает углами губ, тыча тростью в направлении рощи, точно он прокалывает незримого врага. Вид его свиреп.

Еще не кончив разговора с двадцать первым, он отыскивает глазами тучного майора в кожаном плаще, вечно улыбающегося Айлярова.

- Айляров! - говорит он, подходя к майору и стараясь придать голосу проникновенно тихое звучание, точно предстоящий разговор касается интимной стороны их жизни. - Айляров, Латушко надо помочь!

И, к удивлению Лазарева, майор приказывает выслать к Латушко две самоходки. Лазарев и не мечтал о двух. Он собирался просить только одну. Внезапное распоряжение Айлярова растрогало комбата. Теперь у него в запасе есть еще Ложкин, командир второго батальона, близко расположенного к роще. Пока соединяют с Ложкиным, Лазарев тяжело вздыхает и ворчит:

- Нет, я все же не могу взять в толк: что ему сегодня от меня надо? Четыре атаки отбил. Опять лезет!

- "Атом"! "Атом"! Я "Организм"! Я "Организм"! Как слышишь? Прием! Товарищ капитан, майор Ложкин у аппарата, - говорит радист, передавая трубку.

Опять звучит в подвале голос Лазарева:

- Ложкин, поддержи! Ударь его по зубам, по зубам сбоку leoe же его хорошо видно.

Проходит несколько минут, в течение которых все, что делаетв подвале, кажется Лазареву кощунством. Артиллерийский офицер-наблюдатель, сняв шинель, приказывает ординарцу принести поесть. "Как он может думать о еде в такой момент?" Кто-то раскрыл газету. Кто-то плавно ведет рассказ, и все слушают Даже смеются. "Да что они, с ума что ли сошли? А впрочем, это понятно. Я отвечаю за бой, они только нaблюдют, поддерживают, докладывают. А что, если противник возьмет Фогельзанг?"

Краска стыда на миг захватывает его серые, небритые щеки.

Лазарев поеживается. Вдруг ему начинает казаться, что в помещении душно, и он расстегивает воротник кителя.

"Когда же наконец прольются освежающие капли артиллерийского огня?"

Лазарев опять требует соединить его с седьмой ротой.

- Латушко, жив? Слышишь меня?.. Положение?.. Тяжелое? Ну, слушай, дождик будет. Десять капель. Понял? Выслал тебе две коробки. Низом пошли!

Вот они наконец, эти десять выстрелов!

- Ну как, съел он?.. Понюхал?.. Как ложатся?.. Хорошо? А ты сколько уложил?.. За сотню?

Лазарев на миг приподнимает голову и с отцовской гордостью поясняет?