Люди и собаки

По иронии судьбы, авторов подобных безапелляционных экстремистских высказываний можно считать первыми жертвами антропоцентризма: они видят в животном именно те добродетели, которые, по определению, имеют привлекательность только в глазах самого человека, — невинность, бескорыстие, бережное отношение к природе. По сравнению с жестокими и безнравственными людьми животное для них предстает бесхитростным, нежно любящим существом, лишенным всех человеческих пороков… — после чего обычно следует парад самых безудержных антропоморфических проекций. В представлениях современных «защитников» животных о природе человек царит надо всем остальным мирозданием. Они щедро наделяют его качествами, которые обеспечивают превосходство над животными: властью, предполагающей ответственность, от которой он, к сожалению, постоянно пытается ускользнуть. Они призывают человека вспомнить о своих обязанностях, неизменно представляя его в образе хозяина, то есть в образе, не лишенном самолюбования, густо замешенного на самом отъявленном антропоцентризме. Дай волю таким «защитникам», и они объявили бы животных существами более человечными, чем сам человек, больше похожими на людей, чем на творения природы. На самом деле все эти рассуждения имеют мало отношения к животным, поскольку речь в них идет скорее о человеке. По большому счету, любовь к животному в данном случае — всего лишь оборотная сторона неприязни к человеческому роду.

О том, что между любовью к животным и недоверием или равнодушием к людям действительно может существовать некоторая связь, свидетельствуют и другие черты современного общества. Так, например, проявления жестокости по отношению к животным[88] нередко вызывают больший общественный резонанс, чем несчастья, произошедшие с людьми. В 80-х годах значительная часть всех писем, поступивших в американский конгресс, была посвящена заботе о благополучии животных. Эта тема волновала граждан США гораздо сильнее, чем все другие (Arluke et Sanders, 1996, p. I).

Приведенные факты говорят сами за себя. И тем не менее — и это важно отметить — они не могут служить доказательством того, что причины и смысл привязанности человека к животному следует искать исключительно в его неприязни к другим людям. Как я уже подчеркивал выше, любовь к животному далеко не всегда служит заменой любви к людям — как бы того ни хотелось сторонникам гипотезы мизантропии. Привязанность к животному может иметь подобное происхождение, но эта зависимость вовсе не является строго обязательной. Гипотеза не учитывает того факта — или попросту упускает его из виду, — что отношения между человеком и животным нельзя рассматривать только лишь в качестве отражения, отзвука отношений между людьми. Разумеется, во многом они согласуются с человеческими отношениями: в зависимости от культурных традиций отношение к животным также может меняться. Однако это еще не значит, что две эти системы отношений напрямую соотносятся между собой.

Отношения, связывающие человека и животное, особенно такое близкое нам животное, как собака, имеют свои собственные характеристики: структуру, насыщенность, историю. В предыдущих главах мы говорили о том, что наши взаимоотношения с другими живыми существами, в частности с собаками, во многом определяются теми качествами, которые свойственны этим животным и не позволяют считать их пассивными объектами взаимодействия. Кроме того, сами характеристики этих животных в процессе эволюции изменялись, подстраиваясь под требования и ожидания человека. И если принимать в расчет давнюю историю, эволюционную обусловленность и степень насыщенности наших взаимоотношений с собаками, то считать их обычной иллюзией было бы чистой воды глупостью. Такой же, как склонность видеть человеконенавистника в каждом, кто признает субъектность животного и испытывает к нему эмоциональную привязанность[89].