Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

Более того: в описываемый период эффективность правоохранительной деятельности государства безусловно снизилась — после ликвидации в 1702 г. старинных губных изб, в компетенцию которых как раз входило противодействие тяжким и особо тяжким преступлениям против личности в уездных городах и сельской местности. Обуздание преступности осложнилось и в связи с мобилизациями в действующую армию стрельцов и пушкарей из местных гарнизонов. Хотя и не на постоянной основе, но эти служилые люди нередко привлекались для несения полицейской службы в городах.

Таким образом, в первые десятилетия XVIII в. русский человек оказался под защитой лишь местных воевод (комендантов) с горсткой служилых да воинских команд, изредка посылавшихся в сельскую местность для искоренения разбоев. Между тем угрожать безопасности подданных московского царя было кому. Укрепившийся в обстановке военного лихолетья преступный мир проявлял себя чем дальше, тем все более дерзко.

Так, в июле 1711 г. генерал-губернатор и генерал-фельдмаршал, герцог Ижорский А. Д. Меншиков с тревогой известил Правительствующий сенат, что по Санкт-Петербургской губернии «в разных местех ходят воры и разбойники великим собранием и многие села и деревни разбили и пожгли». Попутно открылось, что направить против разбойников некого, поскольку в уездных городах «служилых людей ныне нет»[556]. Впрочем, как явствует из сенатских документов, настоящий криминальный террор, обрушившийся на северо-западные уезды, встревожил власти по единственной причине: непрерывные нападения банд полностью парализовали сбор и отправку рекрутов и денежных сборов. Участь оставшихся без всякой защиты от преступников тысяч крестьян ни герцога Александра Меншикова, ни господ сенаторов особенно не волновала.

Криминальные бесчинства были характерны отнюдь не только для Санкт-Петербургской губернии. Вполне сходная криминальная обстановка сложилась в ту пору и в Центральной России. В феврале 1710 г. в коллективной челобитной дворяне Клинского, Волоколамского и Можайского уездов извещали царя, что «приезжают разбойники многолюдством со всяким боевым ружьем… и разбивают и пожигают многия села и деревни днем и ночью, и побивают многих людей до смерти и животы их [имущество]… берут без остатку, и баб и девок увозят с собою для ругателства»[557].

Дошло до того, что управитель Московской губернии В. С. Ершов испытывал колебания, стоит ли вообще перемещаться по вверенному региону. Когда в августе 1711 г. встал вопрос о встрече управителя с Петром I в Смоленске, Василий Семенович поделился с царем опасениями, что поездке могут помешать «болшия разбойническия артели… которыя ныне около Вязмы и повсюду зело тяжки суть»[558]. Уж если затруднительно было обеспечить безопасность проезда по большим дорогам самого управителя губернии, то что говорить о защищенности передвижений крестьян, купцов и ремесленников!

Не лучше обстояло дело и в самой Москве. В январе того же 1711 г. почти в центре города средь бела дня нападению шайки бандитов подвергся переводчик Посольского приказа, знаменитый впоследствии А. И. Остерман. Несмотря на то что Андрей Иванович ехал в сопровождении офицера и нескольких солдат и сам был вооружен парой пистолетов, он оказался избит и дочиста ограблен[559].

Бедственная ситуация с защитой россиян от криминала не менялась на всем протяжении первых двух десятилетий XVIII в. Как откровенно констатировал Петр I в именном указе от 19 марта 1719 г., «тати и разбойники… не унялись и чинят до сего времяни повсюду… мучителства бесчеловечныя и разорения, ездя многолюдством вооруженною рукою, горше прежняго»[560]. Удивляться этому не приходится: пока шла Великая Северная война, проблема повседневной безопасности подданных неизменно оставалась на самой периферии внимания царя-реформатора.