Люди из захолустья

Мысль была нехитрая, но Журкин распылался от нее. Даже шапку лихо сшиб назад. Подопригора задумчиво играл дудочкой.

- Так.- И глянул сухо, в упор.- У тебя раньше собственное дело было?

- Ну, гробишко когда по случаю сколотишь... столярные поделки там... рамы какие-нибудь.

- Сколько мастеров имел?

Журкин горько ухмыльнулся:

- Где уж там мастеров!.. Одному-то делать нечего. Село у нас, район. Село Мшанск.

Подопригора смотрел на него отсутствующими глазами. Он в себя смотрел. Но не время было для этого сейчас... Он встряхнулся.

- Что же, ты правильно это задумал. Тут... молодежь надо в работу взять. Вот попробуй, у себя сорганизуй.

Журкин не ожидал, чтобы так сразу...

- Ничего, действуй, мы тебе поможем.

В радостной распаленности своей гробовщик сейчас был на все согласен. Солнце, какое солнце лилось на мир!

- Поможете - тогда, конечно. Опять же надо разный припас достать веревки, топоры.

Гробовщик осмелел, баловное мечтанье даже позволил себе:

- Опять же каски...

Подопригора согласен был и на каски. И теперь он больше хотел знать об этом человеке.

- Ты ведь в плотничьей артели работаешь?

Журкин объяснил, что он собственно мастер-краснодеревец, и опять: что мастеров этих осталось мало, потому что для них работы нету.

Подопригора порицающе сказал:

- Нам мастера на квалифицированную работу, на деревообделочный завод нужны.

Журкин потупился - ожидающе, благодарно. Вот когда приспела минута выложить все... И не рассказывалось ему, а прямо пелось - словоохотливо, звонко, по-бабьи: про те же гробы, про мшанское бедованье,- всего себя вынес перед Подопригорой, как на ладонях (чуть даже не упомянул насчет восьми ртов - восьми кусков, но вовремя осекся)... Подопригора слушал, сочувственно кивая. Иначе и быть не могло. И вдруг опять просверлил Журкина взгляд пристальный, резкий.

- Так ты, говоришь, сюда кусок рвануть приехал?

Гробовщик смутился, не зная, к чему такой поворот. Неизвестно, что сказал бы дальше Подопригора, если бы странное смятенье не почуялось от них неподалеку. Базарную толпу зыблило, шатало волнами.

---

...Тишка спустился со своего постамента. От сказочной переодетости, от волнения млела голова. Фотограф уже обмывал карточку, пылко любуясь:

- Очень дивный снимок, только с глазом, молодой человечек, маленькое изувеченьице получилось. Ну, ничего.

В то же время из-за полотнища вывернулся (Тишка втайне давно этого опасался) гуляющий Василий Петрович и с ним человек пять его присных. Остановились, глазея, посмеиваясь. Тишка с умыслом медленно расстегивал свой диковинный кафтан, назло как можно медленнее, чтобы доказать, что нисколько они его не касаются. И все-таки горько защемило от них, от счастливцев... В это время вытолкнуло на него из толпы Аграфену Ивановну.

Она шла колесящей, полупьяной походкой, за нею - пасмурный Петр. Это он, Петр, потребовал разыскать и еще раз допросить возчика, который ездил с возами: не было ли с его стороны какого шахер-махера? Аграфена Ивановна беспамятно бормотала на ходу, злоба ее продолжала искать пищи, и Тишка вдруг сверкнул перед ней серебряным своим опереньем.

Старуха узнавала его - с ненавистью, с трясеньем.

- Смотрите... как-кой клоун разрядился! - ахнула она.- И эдакий клоун... эдакий сопливец руку тянул, чтоб церкву божию ломать. Поотсохли бы у тебя руки, паскудный!

Тишка опешил, но тут же упоительное остервенение подхватило его. Как будто обиды этой только и жаждала душа.

- Мы, тетенька, не кирпичи ломаем, а ваш буржуйский притон.- Эти слова он слышал от Подопригоры и теперь с наслажденьем отплачивал ими старухе в самые глаза - за счастливчиков, за цилиндры, за все...- И будем ломать, да, и будем ломать.

- Да как это ты...- отшатнулась старуха.- Граждане...- Она крутилась, окончательно ополоумев, не находя слов.- Граждане... вот этот деньги у меня вынул.

Василий Петрович подвинулся к старухе, серьезный, руки в карманы.

- Не ори, чего зря орешь!

Старуха завопила опять. Вблизи загустел народ. Петр загородился за ним, зорко поджидая, что будет. Цепкая лапа ухватила Тишку за ворот:

- Этот?

Фотограф плачуще суетился:

- Погодь, не тронь в костюмчике. Костюмчик сымет, тогда бей.

Василий Петрович сшиб кулаком лапу с Тишкиных плеч.

- Брешет она... мы видали.

- Граждане, одна банда! - ликующе вопила Аграфена Ивановна.

Некая рука сгребла ее, оттащила назад.

- Дальше, мамаша, без вас обойдется! - шипел ей на ухо знакомый голос. Где-то крикнули:

- Рабочих бьют!

С недоброй торопливостью протискивались поближе к шуму барахольщики, лоточники. Тишка бездыханно взирал на чьи-то щеки, подобные волосатым шарам, слышал тяжелый дых: это те, хозяева, доискивались его. Среди них крестился бородавчатый старичок. Все валилось на Тишку круженьем, убоем... Присные Василия Петровича отпихнули его к себе за спины. Спины были в пиджаках, крутые, нацеленные.

Меж обеих человечьих стен прошлась пустота. Обе стены поталкивались, пошатывались. Василий Петрович переминался, по-прежнему руки в карманы.

- Ну?

Вдали плутал милицейский свисток. Из базарной гущи выперло кряжистого сонного рыбника. Он сказал:

- Ворье покрывать?