Люди книги

Иногда, забрав очередную партию грязного белья в богатой части города, Лола замечала Исаака с перекинутой через плечо тяжелой сумкой с учебниками. Он уже учился в университете — изучал химию, как его отец. Лоле хотелось спросить его, что он думает об «уродах» и беспокоило ли его то, что немцы захватили Францию. Но ее смущала корзина с вонявшим бельем. К тому же она боялась спросить, чтобы не показаться дурочкой.

Заслышав легкий стук в дверь квартиры, Стела Камаль опустила на лицо кружевную паранджу и только потом пошла отворить дверь. В Сараево она пробыла чуть более года и все еще придерживалась консервативных обычаев Приштины, где ни одна традиционная мусульманская семья не позволяла своим женщинам показать лицо посторонним мужчинам.

В тот день, однако, ее посетитель не был мужчиной. Пришла прачка, с которой договорился ее муж. Стела посочувствовала молодой девушке: за спиной у нее висела корзина с выглаженным бельем, а через грудь перекинут мешок с грязной одеждой. Видно было, что она устала и озябла. Стела предложила ей горячий кофе.

Сначала Лола не поняла албанский выговор Стелы. Женщина отбросила кружевную паранджу, закрывавшую лицо, и повторила приглашение, жестом изобразив, что наливает кофе из джезвы. Лола радостно согласилась: на улице было холодно, а она весь день на ногах. Стела поманила девушку в квартиру и пошла к мангалу, в котором тлели угольки. Положила в джезву молотый кофе и дважды довела до кипения.

От густого аромата у Лолы потекли слюнки. Она посмотрела по сторонам. Никогда не видела столько книг. Стены квартиры были уставлены ими от пола и до потолка. Квартира, хоть и небольшая, но обставлена с большим вкусом. Низкие деревянные столы, инкрустированные перламутром в турецком стиле, а на них опять же раскрытые книги. Натертые мастикой полы согревали красивые домотканые коврики килимы. Сверкала медь старинного мангала, накрытого полукруглой крышкой в полумесяцах и звездах.

Стела вернулась и подала Лоле тонкий фарфоровый филджан, тоже с полумесяцем и звездой на дне. Стела высоко подняла джезву и длинной темной струей налила горячий кофе. Лола обхватила ледяными пальцами чашку без ручки и почувствовала как ароматный дымок дохнул в лицо. Она потягивала крепкий кофе и смотрела на молодую мусульманку. Даже дома волосы Стелы были забраны назад под белоснежным шелком, сверху платок красиво покрывала кружевная паранджа, готовая опуститься, как только того требовала скромность. Красивая женщина — темные глаза, белоснежная кожа. Лола с удивлением поняла, что они примерно одного возраста. Сердце кольнула зависть. Руки Стелы, державшие джезву, были гладкими и белыми, а не красными и шелушащимися, как у Лолы. Как хорошо жить в красивой квартире, да еще когда за тебя делают тяжелую работу.

И тут Лола заметила фотографию в серебряной рамке. На ней была запечатлена молодая женщина, должно быть, в день свадьбы, правда, на лице ее не видно было радости. Мужчина рядом с ней высок и солиден, в длинном черном одеянии, на голове феска. Но судя по всему, он раза в два старше невесты. Вероятно, брак по расчету. Лола слышала, что, по албанским традициям, невесты должны были в день свадьбы неподвижно простоять от рассвета до заката. Им запрещалось принимать участие в празднестве. Даже улыбка считалась нескромной и предосудительной. Лола привыкла к бурным изъявлениям радости на еврейских свадьбах, а потому не могла представить себе таких обычаев. Неужели это правда? Может, это только слухи, которыми сознательно разделяют разные общины? Присмотрелась к фотографии, и ее зависть угасла. Она, по крайней мере, может выйти замуж за молодого и сильного мужчину. Такого, как Мордехай.

Стела увидела, что Лола рассматривает фотографию.

— Это мой муж, Сериф эфенди Камаль, — сказала она.

Она улыбнулась и слегка покраснела.

— Вы его знаете? Большинство людей в Сараево, кажется, его знают.

Лола покачала головой. Не существовало никаких точек пересечения между ее бедной неграмотной семьей и Камалями, большим и влиятельным кланом мусульманских алимов, ученых. Камали дали Боснии много муфтиев, высших духовных лиц.

Сериф Камаль изучал теологию в университете Стамбула, а восточные языки — в парижской Сорбонне. Он был профессором и старшим чиновником в министерстве по религиозным вопросам, после чего его назначили главным библиотекарем в Национальном музее. Он говорил на десяти языках, написал учебники по истории и архитектуре, хотя его специальностью было изучение античных рукописей. Страстью Серифа была литература: лирическая поэзия, написанная славянами мусульманами на классическом арабском языке, но в форме сонетов Петрарки. Этот вид стихосложения был принесен на Далматинское побережье двором Диоклетиана.