Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

Алик быстро поладил с остальными нашими молодыми семьдесят девятыми. Приблизительно в то же время (это был год 1973–1974) Верочка привáдила ещё двоих мужчин к нашему магазину – любителя охоты немца Эдвина Майера и его молодого приятеля Виктора. Оказалось, они тоже окончили физтех. Все трое в то время оказались разведены и не женаты, и у нас сложилась чýдная компания. Мы собирались то у меня, то у Верочки, иногда у Эдвина или у Вити, пили сухое винцо, ели что-нибудь вкусное, болтали и веселились. Мы непременно ходили друг к другу на дни рождения. Витя тогда жил в Телеграфном переулке, а Эдвин – в Козловском, у Красных ворот, Вера – в Фурманном, я – в Сокольниках, нам друг до друга было рукой подать, только Алик жил далековато, но это его никак не стесняло. На какой-то из его дней рождения, на юбилей, наверно, я написала ему такие стихи:

«Как детектив, зачитанный до дыр,
Ты сразу стал нам близок и понятен,
С тех самых пор, когда в своих объятьях,
Тебя к нам привела Галина «Сыр».

Галка теперь от досады кусала себе локти, но Алик был, как новорожденное дитя, которое обратно не запихнешь, и ей пришлось мириться с его существованием. Но в общем, она относилась к Алику хорошо, хотя и ревновала нас к нему. Он увел у неё из-под носа много хороших книг, которые мы охотнее отдавали ему, чем ей, потому что Алик всегда и сразу честно расплачивался за них, а у Галки денег никогда не было.

Зато она ещё в те времена была мастером пирамид. Наобещав направо и налево принести дефицитные пластинки с «Мелодии», она собирала у людей деньги. Этими деньгами она могла расплатиться в продовольственном магазине за дефицитные продукты. Часть дефицитных продуктов она могла предложить нам или своим сотрудницам. Вырученные за эти продукты деньги она могла заплатить за книги. Те, кто давал ей деньги на пластинки, терпеливо ждали. У кого-то лопалось терпение, у кого-то нет. В конце концов, Галка получала зарплату и расплачивалась за пластинки. Потом эта круговерть начиналась сызнова. Естественно, что в кармане у Галки всегда была дыра, а ещё были всякие кумиры, которым надо было нести цветы и подарки.

Внутри «сырской» компании существовали свои раздоры. Там зорко следили за тем, кому кумир оказывает больше внимания, а потом это долго обмусоливалось по телефону и при уже нечастых личных встречах, потому что «сыры» становились старше, иногда болели, прыткость их с годами тоже сокращалась, но тем не менее, взаимная ревность не гасла. Помню, как мы с Галкой однажды отправились в Театр Красной Армии посмотреть спектакль «Тот самый Мюнхгаузен», где главную роль исполнял Зельдин. Я-то с удовольствием смотрела на сцену, а Галина Федоровна, расположившись прямо на ступеньках, рьяно срезала шипы с розовых веток, чтобы Зельдин, когда будет брать букет, не поранил себе руки. Сам спектакль ей уже давно был не нужен, потому что она видела его не в первый раз. Роз было много, ветки были длинными и колючими, и этой развлекухи ей хватило как раз на все действия. Я ещё подумала: её бы энергию, да в мирных целях. По окончанию спектакля мы подошли к сцене и подали цветы Зельдину. Он наклонился к нам, взял цветы и одарил нас своей актерской улыбкой.

Ещё раньше, летом 1972 года, Галка достала для меня два билета на концерт Шубарина, который должен был состояться в кинотеатре «Октябрьский» на проспекте Калинина. Я отправилась туда в сопровождении своего тридцать шестого, хорошенького и милого азербайджанца, при этом страшно ревнивого. Галка попросила меня поднести цветы Шубарину. Она сказала: «Ну представляешь себе, как я в своих калошах выхожу на сцену с букетом, а Володя мне еле до пояса достает?». Шубарин взаправду был маленького роста. «Вот если выйдешь ты, – продолжала Галка, – тогда все будет выглядеть нормально».

Мне пришлось отказаться. Я не боялась выйти на сцену, я боялась своего Афиза, который потом проел бы мне мозги своей ревностью. Тем не менее, выступление мы посмотрели с удовольствием. Шубарин станцевал и свой знаменитый «Ветерок» и «Семь сорок или без двадцати восемь». В конце его выступления были и продолжительные аплодисменты, и цветы летели на сцену – но все так себе, мелочь. Вдруг раздался гул, похожий на звук пропеллера. Это Галка, стоя на приличном расстоянии от сцены, размахивала огромным букетом цветов, как пращой. Под конец она размахнулась и швырнула свой букет на сцену. Хорошо, что у Шубарина такая прыгучесть. Он ловко увернулся в сторону от Галкиного снопа, и тот упал на подмостки, которые явственно прогнулись под ним. Тут раздались такие рукоплескания, визги и крики «браво», что даже Галина Федоровна осталась ими довольна.