Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

Что приносили эти арбатские старушки? Ассортимент их авосек определить было не трудно. По преимуществу это были французские «желтые романы», которые называли так по цвету их бумажных обложек, изданные в конце XIX или начале XX века; книги из серии «Розовая библиотека», предназначенные для детского чтения – книжки в красных твердых переплетах с золотым тиснением, изданные в то же время, что и желтые романы; немецкие сентиментальные романы Вернер или Марлитт, или Зюдерманн того же периода (это были иллюстрированные добротные издания в твердых переплетах с цветной картинкой на верхней крышке, отпечатанные готическим шрифтом); реже у них встречались английские книжки издания «Таухниц» того же времени выхода в свет. Арбатские старушки обычно продавали книги, а не покупали их, и часто удивлялись тому, как дешево стоят теперь те книги, которыми они так дорожили в детстве и в юности. Они расставались с ними, чтобы купить себе хлеб, масло, молоко, чтобы дожить до следующей пенсии. Когда я начала работать, этих старушек уже было мало, а потом они постепенно совсем исчезли.

Для меня особую категорию составляли люди, жившие на Большой Черкизовской улице. Их я тоже часто угадывала. Я открывала чей-нибудь паспорт и думала: вот сейчас я увижу 30-е отделение милиции г. Москвы, ул. Б. Черкизовская, дом такой-то. Меня эта улица интересовала по двум причинам. Во-первых, двое из моих «тридцать шестых» жили на этой улице, а во вторых, в те времена она только начала застраиваться недорогими кооперативными домами, квартиры в которых были по карману средней интеллигенции – преподавателям вузов, переводчикам, врачам. Народ там жил тогда деловой, некоторые ездили за границу, и книги они приносили обычно хорошие – словари, учебники, художественную современную литературу, хорошие альбомы по искусству, современную специальную литературу – в общем, ходовой товар. С ними было легко иметь дело.

Был ещё один конкретный адрес – Ленинский проспект, дом 13. Правда, туда чаще приходилось выезжать на отбор и оценку целых библиотек. Это был академический дом, и после смерти очередного светила науки его безутешная вдова (или сирота) начинала распродавать все книги. Но даже если из этого дома приходила какая-нибудь «продавательница» с одной – двумя книгами, сразу было понятно, откуда ветер дует. В этом доме, например, жил известный востоковед Н. И. Конрад, составитель «Большого японско-русского словаря». В квартиру к его вдове мы ездили не один раз.

Кстати, об академических и профессорских вдовах. К ним я испытывала прямо-таки классовое чувство. Конечно, вдова вдове рознь, однако академические и профессорские вдовы отличались на редкость тоскливым однообразием. По большей части они входили замуж за своих Ваней или Васей, когда те были ещё молодыми и только подавали надежды. За долгую жизнь Вани и Васи успевали многому научиться, учили других, писали свои диссертации, проявляли все свои способности и в результате выбивались на самый верх. А их Маши и Моти, как правило, оставались теми же поломойками и судомойками, какими они были в молодости, только разбогатевшими и привыкшими к сытой жизни. Когда же их дорогой Ваня или Вася покидал земную юдоль, жизнь этих дам круто менялась. Они просто не представляли себе, как они теперь будут жить в своих больших квартирах на вдовью пенсию. Жизнь им представлялась полной катастрофой. Они искренне считали себя самыми несчастными существами, потому что лишились стабильного и крупного, по советским меркам, ежемесячного дохода, каких-то пайков, путёвок в санатории и не были в состоянии оплачивать домработниц. Начать где-нибудь работать им и в голову не приходило, да и кто бы их взял? И вот они почти все принимались ныть и жаловаться на жизнь и продавать книги дорогого Васи или Вани. Помню одну такую «горькую вдову», которая часами умоляла по телефону Елену Павловну приехать к ней домой и ещё раз (в десятый, наверное) пересмотреть остатки библиотеки покойного мужа, иначе она умрет с голоду. Елена Павловна стонала и посылала туда меня, чтобы я отобрала хоть десяток ненужных нам книг, лишь бы от неё отвязаться. Помню эту дамочку в халате в огромной и какой-то захламленной квартире и помню золотые кольца у неё на руках с большими красивыми камнями. Помню, как при виде этих перстней меня охватывала злость – сидит вся в золоте и жалуется на бедность, чертова баба! Посмотрела бы она на то, как мы все живем. И ещё у неё хватает наглости нас доставать!