Сейчас нашему Пете лет 65. Почти все годы, что я его видела, он появлялся в нашем магазине в своём неизменном длиннополом драповом пальто и в калошах. На голове в течении долгого времени он носил так называемую «деголлевку», помятую, с продавленным козырьком, неопределенного цвета, причём в любую погоду, даже зимой. Его пиджак какого-то лапсердачного покроя был настолько выношен, что вся его подкладка давно прорвалась и свисала клочьями с длинными нитками. Это выглядело до того непристойно, что наша Галка «Сыр», которая сама могла бы получить на конкурсе неряшливости первый приз, носилась за Петром Степановичем по всему магазину с ножницами и подрезала эти свисающие нитки, чтобы они не торчали из рукавов и из-под полы этого сказочного пиджака. Насколько я помню, у Пети всю жизнь был один единственный портфель, он протирался и рвался буквально на наших глазах, запирался только на один замок, однако Петя упрямо продолжал ходить с ним, рискуя растерять свои антикварные книги, которые он носил в этом портфеле, пока я не подарила ему другой, почти новый: кто-то из «продавателей» оставил его около нашей товароведки, да так и не вернулся за ним. С этим портфелем Петр Степанович ходит до сих пор, хотя по своей ветхости он уже успел перещеголять тот, старый.
Внешность у Петра Степановича тоже довольно своеобразная. Он высокого роста, длинноногий, подозреваю, что в молодости был рыжеват, а сейчас у него редкие волосы неопределенного цвета с сединой, плотно прилизанные к черепу. Лицом он напоминает Николая Васильевича Гоголя: такой же гладкий покатый лоб и длинный острый нос. Губы тонкие, с очень своеобразной складкой, словно постоянно поджаты от обиды. Глаза голубые, какого-то птичьего разреза и редкие бесцветные брови. Собственно за эти годы Петя очень мало изменился, разве что зубы растерял да чуточку сгорбился.
Петр Степанович большой знаток и любитель антикварных книг и гравюр. У него огромная коллекция, вряд ли у кого-либо ещё есть подобная. Он тщательно и методично подбирает её с начала 50-х годов, а может быть, и с более раннего времени. По своей специальности Петр Степанович ни к литературе, ни к искусству никакого отношения не имеет. Он преподаватель физики и оптики в вечернем машиностроительном институте. Круг его интересов в области старой книги и гравюры чрезвычайно широк. Другие коллекционеры называют его троглодитом за то, что он берёт всё подряд, почти никогда ничего не продаёт и не меняет. В своё время он приходил к нам каждый день. Снимал своё длинное тяжелое пальто с порванной подкладкой и вешал на гвоздь, а калоши снимал и ставил в угол. Потом проходил либо за прилавок, либо шёл в товароведку.
Я уже говорила, что Петю кругом недолюбливали. Елена Павловна и Александра Фроловна ему не доверяли, считая его сплетником, а друзья-коллекционеры терпеть его не могли за то, что он частенько поспевал везде и всюду раньше них и умел ухватить то, на что они сами давно нацеливались, да ещё и дешевле. Разве такое прощают?
В те же времена к нам приходил и Николай Константинович Шенько, комплектатор библиотеки Сибирской Академии Наук. Он был старше Петра Степановича лет на десять и за глаза называл его просто «засранец». А Пётр Степанович называл его «генералом». Бывало, Николай Константинович придёт среди дня к нам и первым делом спросит:
– А засранец ещё не приходил? – Потом начинает копаться в покупке или дождётся, когда при нём купят что-нибудь интересное – книгу с гравюрами или в каком-нибудь особо красивом переплёте – схватит её и скажет:
– Послушай, спрячь до вечера, только «засранцу» не показывай.
Пётр Степанович тоже тотчас после прихода всякий раз интересовался:
– А разве «генерала» сегодня не было?
Встретившись, они вели длинные беседы на книжно-антикварные темы, хвастались своими приобретениями, дружно ругали дур-вдовиц и дур-сирот покойных коллекционеров за то, что они вечно сами не знают, чего хотят. Соперничество их не прекращалось никогда, потому что интересы их постоянно перекрещивались: оба собирали россику, книги с гравюрами и в изящных переплётах. Сходились они только в общей неприязни к Евсею Исаковичу С. – комплектатору ГБЛ и, разумеется, «жиду». Впрочем, при встречах все трое были взаимно вежливы.
Я всегда уважала Петю за его глубокие познания и любила, когда он сидел у нас в товароведке, потому что Петя помогал мне справляться со всей этой недисциплинированной кучей «продавателей» одним своим присутствием. Когда же кто-нибудь приносил книги, достойные его внимания, Петя вынимал из кармана своего засаленного лапсердака лупу и начинал, склоняясь низко над столом, водить длинным носом по краям страниц и переплёту. И сразу наступала благоговейная тишина. Я просто отдыхала в эти мгновения. Потом Пётр Степанович изрекал что-нибудь по поводу данной книги, иногда спрашивал, нет ли ещё томов или откуда эта книга, не из библиотеки ли такого-то, и почти никогда не ошибался. Потом говорил что-нибудь вроде:
– Ну, что ж, Татьяна Львовна, я думаю, рублей 35 хватит. А вы как считаете?