Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

Теперь мы плавно перейдем от наших друзей к людям постарше, которые оказывали большое влияние на нашу работу. Дело в том, что несмотря на всяческое наше образование, ни одна из нас не была в состоянии охватить весь необъятный мир международной литературы. Конечно, для того чтобы разобраться во всей этой многообразной куче, нам нужны были помощники. Кроме того, мы постоянно обязаны были думать об идеологии. Это уже совершенно отдельная тема, и я напишу о ней позже. Короче говоря, при нашем магазине был создан совет, в который входили сотрудники крупных библиотек и наши почётные постоянные покупатели. Одним из членов совета был Евсей Исакович С. Он работал в отделе иностранного комплектования Ленинской библиотеки. Лет ему было около… ну, между 50 и 60. Он приходил к нам раза два в неделю, иногда реже, просматривал книги на полках и в товароведке, иной раз снимал что-то оттуда и объяснял, что по таким-то и таким-то причинам эти книги в открытую продажу ставить не следует. Тогда мы старались пристроить такие книги в какие-нибудь библиотеки или предложить своим родным покупателям. Иногда мы ошибались в цене, приняв издание ГДР за ФРГ-ешное. Ну, тут тоже приходилось как-нибудь изворачиваться. Евсей Исакович отечески бранил нас за эти ошибки, а в общем-то мы с ним дружили. Мужчина он был видный, холеный, самоуверенный. Мне он немножко напоминал сову из-за очков в широкой оправе.

Ещё одним членом нашего совета был Николай Константинович Шенько. У нас с ним однажды произошла интересная история, и я вам сейчас её расскажу.

Глава 7. О том, как заперли Николая Константиновича (глава написана в 1987 году)

Мне уже приходилось упоминать имя Николая Константиновича Шенько, давнего приятеля всего 79-го магазина. Прямая его обязанность заключалась в комплектовании библиотеки Сибирского отделения Академии Наук СССР, но мне почти не пришлось видеть его за работой. В тот год-другой, что я могла его наблюдать, он буквально каждый день приходил в магазин, чтобы посидеть, пересмотреть нашу «покупку», поболтать с Еленой Павловной да с Александрой Фроловной или позлословить с Петром Степановичем. Нам с Верой он помогал оценивать антиквариат, которого в те времена было пруд пруди, вылавливая при этом много нужного лично для себя.

Было ему тогда уже за шестьдесят, мне он казался довольно высоким и грузным. Николай Константинович долгое время страдал сахарным диабетом и постоянно носил с собой яблочко или кусочек чёрного хлеба с холодной паровой котлеткой, чтобы не делать больших перерывов в еде. Мы бы с удовольствием напоили его чаем и угостили чем-нибудь вкусненьким, но ему бедняге, ничего нельзя было себе позволить. А ведь наши дамы помнили времена, когда он, приходя в магазин, сажал Александру Фроловну к себе на колени, доставал из кармана 25 рублей (старыми деньгами) и говорил:

– Шурочка, что-то настроение у меня плохое, сходи-ка ты за шоколадом для девочек, а мне принеси четвертиночку.

И Шурочка на крыльях неслась в магазин, благодарно клюнув в темечко дорогого Коленьку, так тонко чувствовавшего женскую любовь к сладенькому. И девушки с аппетитом жевали дарёный шоколад, а Николай Константинович тем временем поправлял своё настроение при помощи четвертиночки.

При мне уже ничего подобного не происходило. Обычно Николай Константинович приходил, не снимая пальто, садился в деревянное кресло в товароведке и наблюдал за тем, как мы с Верой принимаем книги (у населения). Ко мне он относился с большой симпатией, сразу же дал мне прозвище «крепыш» и всегда повторял, что я работаю больше и лучше Веры. А мы относились к нему, как к отцу родному, и когда его однажды занесло к нам на кухню, где я сидела в одной, извините за выражение, голубой комбинации с абсолютно мокрой головой по той простой причине, что Фирочка взялась меня стричь, как она стригла и причёсывала всех наших девиц, благодаря своей профессии парикмахера, – так вот, повторяю, когда его занесло к нам на кухню, и он увидел меня в эдаком неглиже, мне даже не пришло в голову смутиться. Николая Константиновича это тоже не потрясло, в нашем 79-ом он и не на то мог наглядеться. Что поделаешь – женщины!

Пожалуй, одному Николаю Константиновичу разрешалось, по старой дружбе, курить прямо в товароведке, и он часто сидел, покуривая папиросу за папиросой, обсыпаясь пеплом и порой засыпая в кресле с папиросой в руке.

Вот так и случилось в один прекрасный вечер, что он пришёл в магазин, когда ни Елены Павловны, ни Александры Фроловны, ни даже Веры на работе не было. Кажется, это была пятница, – впрочем, неважно. Николай Константинович, как обычно, вошёл в товароведку, уселся в кресло и стал смотреть, как я работаю. Время близилось к семи, народу было мало, разговаривать ему со мной было особо не о чем. Он посидел-посидел, покурил, да и заснул, свесив голову. До закрытия магазина оставалось минут двадцать.