Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

Среди тех, кто приходил сдавать свои книги в магазин на улице Качалова, было немало людей со странными именами и фамилиями. Как вам понравится, например, фамилия Ух или Ох? Не хотели бы вы стать моим любимцем Эдуардом Побегайло или носить шикарное имя Сергей-Сильвестр Брониславович Сосинский-Семихат? Вера С. и я, а потом и другие товароведы, старались записывать эти имена и фамилии на последнюю страницу нашей общей записной книжки. Таких записей у нас набралось около пятидесяти, и мы получали большое удовольствие от этого занятия. Некоторые из тех, кто был записан в нашу книжку, приходили к нам часто, другие – единожды, но с одним из них у меня произошёл интересный случай, о котором я всегда вспоминаю с улыбкой и слегка злорадствую при этом, хотя, быть может, вся эта история и не делает мне чести. Но всё же она забавна.

В один прекрасный день, летом, кажется, сразу после обеда, я сидела в товароведке совсем одна. Немногочисленных «продавателей» мне удалось сплавить очень быстро, потому что в тот день в кассе не было денег. Я сидела и рассматривала какую-то книгу, когда в проёме решётки замаячила очередная постылая физиономия.

– Книги принимаете?

– Принимаем, только в кассе денег нет.

– А когда будут?

– Не знаю, когда наторгуем. А что у вас за книги?

– Английские. Романы, детективы…

– Давайте посмотрю.

– Сейчас принесу. Они у меня в машине.

Английские книжки упускать было жалко. В таких случаях мы старались брать книги под сохранную расписку, а расплачивались с владельцем уже после, когда в кассе появлялись деньги. Я решила выписать этому типу сохранную расписку, если книги будут того стоить.

Он вернулся через три минуты с большой сумкой и стал вынимать из неё книги. Это действительно были ходовые английские и американские издания, такие мы всегда охотно брали. Правда, они были слегка потрепанные, но товарного вида ещё не потеряли. Всего их было штук тридцать.

Мужчина подал мне свой паспорт. Я раскрыла его и прочитала: Горчаков Овидий…

«Вот ещё один экспонат для нашего музея, – подумала я. – Ишь ты: Овидий. Ему бы ещё отчество Вергильевич, вот было бы здорово! Выдумают же родители».

Потешаясь втихомолку, я написала Овидию сохранную расписку, велела ему подписаться, где следует, и сказала, чтобы он позвонил часов в пять: возможно, к этому времени мы что-нибудь и наторгуем.

– Я лучше заеду, – сказал Овидий и скрылся.

Конечно, я тут же занесла его в нашу записную книжку. Потом подошла к кассе и попросила собрать рублей сто к пяти часам. Я решила, что Овидий это заслужил, благодаря своим книгам и чуднóму имени.

Как ни странно, около пяти часов я сидела опять совсем одна, что бывало очень редко, и мне стало немножко скучно, поэтому я даже обрадовалась, когда появился Овидий.

– Ну, что, деньги есть?

– Есть, мы вам оставили. Давайте вашу сохранную, я вам сейчас квитанцию выпишу.

Овидий покорно отдал мне свою бумажку, я принесла его книги и начала писать список. У меня есть одна способность, за которую меня в школе учительница прозвала Юлием Цезарем: я могу одновременно писать, разговаривать по телефону и с теми, кто стоит передо мной, причём делать всё это в хорошем темпе. В этот же раз меня никто не торопил, и я могла не только разговаривать с Овидием, но и хорошенько его рассмотреть.

Ему было на вид лет сорок пять – пятьдесят. Смуглый, небритый, тёмные волосы. Одет в спортивный костюм заграничного производства, но вид неряшливый. Жуёт резинку. В манерах чувствуется стремление походить на иностранца, но за версту видно, что он – типичный «рашен-простоквашен», как говорит наша Фира. Держит себя покровительственно, но ведь в конце концов, он намного меня старше, и опять же: Овидий. Это вам не фунт изюму. Такие мысли вертелись у меня в голове, пока я писала список. Внезапно Овидий спросил:

– Скажите-ка, а у вас никогда не встречаются книги Горпожакса? Например, «Джон Грин – неприкасаемый»?

Признаться, я не сразу сообразила, о чём идёт речь, поэтому слегка приоткрыла рот и уставилась на него. Потом совершила умственное усилие и быстро нашлась:

– Да ведь у нас этого и быть не может. Это же на русском языке, а у нас только на иностранных.

– Разве? – с лукавой иронией произнёс Овидий. – А вот некоторые думают, что это американец написал.

– Да нет же! – горячо возразила я. – Какой там американец! Это же…