Люди книги

— Они уберут внешние признаки нервозности, — сказал он. — Потные руки, неровное дыхание. Девяносто девять процентов того, что таможенники принимают за нервозное поведение. Внутри ты, конечно же, будешь испытывать страх. Таблетки этого не остановят.

Он был прав. Чувствовала я себя ужасно. Таблетки пришлось принять дважды. Первой порцией меня стошнило.

Он дал мне также сумку, в которой сам перевозил Аггаду из Израиля в Австралию. Это была черная нейлоновая сумка на колесиках. На вид она была такой же, как любая другая сумка, но у нее имелось потайное отделение, сделанное из ткани, не пропускавшей рентгеновские лучи.

— Никакие новые технические средства ее не обнаружат, — заверил меня Амитай.

— В самом ли деле мне это нужно? — спросила я. — Что такого, если аппарат покажет книгу в моей сумке? Никто, кроме специалиста, не узнает, что это такое. А если обнаружат, что у меня хитрое отделение…

— Зачем рисковать? Ты едешь в Сараево. В этом городе есть люди, пусть даже не евреи, которые купили себе факсимильные копии Аггады, пожертвовав ради нее деньгами на еду. Там это самая любимая книга. Любой человек — таможенник, человек, стоящий позади тебя в очереди — может узнать ее. Сумка — это лучшее, что мы можем сделать. Не бойся, никто тебя с ней не поймает.

На моем рейсе было с полдюжины иранцев, и оказалось, что это для меня удача. Бедные парни сосредоточили на себе все внимание чиновников. Сараево сделалось любимым портом для людей, пытавшихся проникнуть в Европу. Дело в том, что границы Боснии до сих пор довольно ненадежны, и Евросовет требует от боснийцев, чтобы те контролировали наплыв нежданных гостей. Иранец, стоявший впереди меня, открыл свои чемоданы. Чиновники изучали его документы. Судя по всему, бета-блокаторами он не воспользовался: пот лил с него градом.

Подошла моя очередь. Я улыбнулась и услышала: «Добро пожаловать в Боснию». И вот я уже за дверями аэропорта, сажусь в такси и проезжаю мимо огромной новой мечети, построенной с помощью Саудовской Аравии, затем мимо секс-шопа и ирландского паба, предлагающего «20 брендов мирового пива». Гостиницу «Холидей инн», сильно поврежденную во время войны, отремонтировали, и теперь она яркая, словно игрушечная башня «Лего», светится желтыми огнями. На месте деревьев, вырубленных для отопления, высажены клены. Они выстроились вдоль главных проспектов. Когда въехала в узкие улицы Башчаршии, увидела нарядных женщин и мужчин в выходных костюмах, прогуливавшихся между торговцев, предлагавших воздушные шары и цветы.

Спросила у водителя такси, что происходит. Указала на группу маленьких девочек в бархатных платьицах.

— Байрам, — ответил он с широкой улыбкой.

Ну, конечно. Как же я не сообразила? Только что окончился рамадан, и город праздновал один из самых больших праздников мусульманского календаря.

Знакомая кондитерская «Сладкий уголок» набита до отказа. Я едва протолкалась к прилавку со своей сумкой на колесиках. Кондитер меня не узнал, и немудрено через шесть-то лет. Я указала на ступени, идущие к чердаку.

— Озрен Караман? — спросила я.

Он кивнул и указал сначала на часы, а потом на дверь. Я сделала вывод, что Озрен скоро придет. Подождала, когда в шумном магазине освободится стул. Села в теплом углу с чересчур сладким пирожным из слоеного теста, уставилась на дверь.

Ждала час, другой. Кондитер начал подозрительно на меня коситься, поэтому я заказала у него еще одну медовую сладость, хотя и первую-то не осилила.

Наконец, около одиннадцати часов в дверях появился Озрен. Если бы я не вглядывалась в каждого входившего, то на улице, не узнав, прошла бы мимо него. Его волосы, по-прежнему длинные и спутанные, стали совсем седыми. Лицо не смягчилось, он был по-прежнему худ — ни грамма жира, но на щеках и на лбу пролегли глубокие складки. Он сбросил пальто — все то же, поношенное, которое я видела на нем шесть лет назад — но сейчас на нем был костюм. Должно быть, директору музея так положено. Вряд ли он надел его добровольно. Костюм хороший, добротная ткань, и сшит хорошо, но складывалось впечатление, что он в нем спит.

Пока я, извиняясь, проталкивалась мимо столов и стульев, он уже поднялся до середины лестницы.

— Озрен!

Он обернулся, взглянул на меня, моргая.

Похоже, не узнал. Как бы ни была я напряжена, самолюбие внушило мне, что тому виной, должно быть, плохое освещение или моя короткая стрижка. Мне не хотелось думать, что я настолько постарела.

— Это я. Ханна Щар… Ханна Хит.

— О господи! — Он больше ничего не прибавил. Просто стоял и растерянно моргал.

— Могу я подняться? — спросила я. — Мне нужно поговорить с тобой.

— В мою квартиру? Сейчас не… Уже поздно. Может, завтра, в музее? Сейчас праздники, но утром я буду на работе. — Он оправился от изумления и взял голос под контроль. Его тон был очень вежливым, прохладным и профессиональным.

— Мне нужно немедленно поговорить с тобой, Озрен. Думаю, ты знаешь, о чем.

— Я не думаю, что я…

— Озрен. У меня с собой есть кое-что. Здесь, — я мотнула головой в сторону сумки на колесиках.

— О господи! — повторил он.